Владимир Добровольский - Текущие дела

Это была его ошибка. И в тело вошел, и голос прорезался, но было уже поздно: кольцевой транспортер, установленный, отлаженный, запущенный, прирос к участку, как прирастает кожа после пересадки. Это была ошибка.

Вечером, дома, он признался Лане:

— Нет хуже, когда человек смолоду мнит себя стратегом.

Включен был телевизор, но она не смотрела, у нее была вечерняя работа — какие-то расчеты по техбюро. Она вообще смотрела телевизор в месяц раз. «Машинка есть, — сказал он, — подарю еще машину — ЭВМ». — «Было бы недурственно, — сказала она, — мировой стратегический ход: всех, Люшенька, с тобой переплюнули бы».

— Стратегия! — подняла она голову. — Это ты к чему? Страничка из биографии?

Он сказал, что да — вроде бы; запоздалая самокритика — в назидание потомкам: не сутультесь смолоду, привыкнете, а это привычка на всю, можно сказать, жизнь.

— Наговор, Люшенька! — повернула она настольную лампу, осветила его. — У тебя отличная осанка.

— Подлепич этого не находит.

И рассказал.

Она взяла сигарету из пачки, он — тоже, они закурили; она курила по-своему, словно бы скалясь, но на этот раз ему показалось, что она смеется над ним.

— Я не смеюсь, — помахала она рукой, отгоняя табачный дым. — Ерунда! Подлепич! Еще кто-то! Ты никого не слушай. Слушай меня. — Лана курила и скалилась. — При теперешнем потоке информации нужно отсекать ту, которая бесполезна. И не только информацию. Вообще, Люшенька, нужно многое отсекать, чтобы жизнь удалась. Иначе… Складирование — это вещь, — щелкнула она пальцем по сигарете, сбросила пепел. — Но это нереально. У меня есть реальное предложение, которое льет воду на ту же мельницу.

По совести, он не очень-то верил в ее инженерство. Объяви сию минуту диктор по телевизору, что выступает лауреат музыкального конкурса Светлана Табарчук, поверил бы. Или намекни ему кто-нибудь, будто ждет ее ответственная должность где-нибудь в облпрофсовете, поверил бы тоже. Кстати, если уж подходить к отбору жизненных устремлений так строго, как она сама об этом говорила, то почему бы не отсечь кое-что из того, чем увлекалась, пожалуй, чрезмерно? Ту же завкомовскую писанину. Те же общественные полномочия, добровольно взваленные на себя. Ну? Почему б не отсечь.

Сигарета дымилась, и ею, дымящейся, провела она резкую дымящуюся черту.

— Нельзя, Люшенька! Это жизнь.

Он подсел к ней, обнял ее, но слишком уж по-мужски, как после долгой разлуки.

— Ты не намерен выслушать меня? — слегка отстранилась она от него.

Смешно сказать: он, похоже, ревновал ее к инженерству. Ни к кому и ни к чему другому не ревновал: ни к Маслыгину, ни к маслыгинской компании, ни к технологам из техбюро, ни к завкомовской суетне, — а к инженерству ревновал. Тут у него были свои мерки, высокие. Он доверял практикам: ты сперва поварись в рабочем котле, а тогда уж иди командовать. Диплом — что? Бумажка. Кто этого не знает! Он сам был — со средним техническим, но таких инженеров, как Ланочка, заткнул бы за пояс.

— Вы жмете на производительность, а у нас на девяносто процентов ручной труд, — сказал он, тоже отстраняясь от нее. — Лет через пять понаставят на сборке роботов, а нам они ни к чему, автоматика у нас не проходит.

— Лет через пять от твоего участка останутся одни воспоминания, — смахнула она пепел со стола. — КЭО — это атавизм, Люшенька. Это хвостовидный придаток.

Смешно сказать: обиделся, — а она ведь правду говорила, общеизвестную к тому же: отомрут дефекты при сборке — отомрет и КЭО. Завтра пойдут с конвейера бездефектные моторы — завтра и отомрет.

— Ну, ничего, — сказал он, — до пенсии хвостом еще помашу.

И вот что она предлагала: ввести упрощенные технологические регламенты контрольного осмотра, нажать на техотдел, доказать, что условия для такого перехода уже созрели. Это была плановая работа цехового техбюро — заготовка впрок: число контрольных операций сокращалось вдвое, втрое, и, стало быть, вдвое, втрое меньше времени потребовалось бы слесарям на осмотр. Он знал, что она занимается этим, но не придавал этому значения: у них, производственников, не спрашивали, желательны ли им упрощения в технологии. Им это всегда было желательно. Потому-то у них и не спрашивали. Минус столько-то операций на осмотре — плюс столько-то человеко-часов к некомплекту слесарей. И трудности, о которых говорилось с Подлепичем, сами собой отпадали. Он знал, что технология со временем изменится, упростится, и готовился к этому, вел строгий помесячный учет дефектности двигателей, поступающих на участок. Из месяца в месяц дефектность снижалась, а это значило, что близится время технологических упрощений. Близится или настает? Или уже настало? Он как-то не думал об этом — привык, видно, мыслить рутинно, сутулился.

Телевизор был включен, он подошел, прикрутил звук, чтобы не мешало Ланочке, и, молодецки расправив плечи, прошелся по комнате.

— Как ты говоришь? — спросил он усмехнувшись. — Осанка?

Она склонила голову набок, прищурилась.

— Тебе не подходит мое предложение? Возражаешь?

— Наоборот, — ответил он прохаживаясь. — Раскидываю мозгами. Как бы это сформулировать… чтобы не сочли, понимаешь ли, будто начальник участка ищет легкой жизни.

Окурок дымился в пепельнице, она придавила его пальцем, обожглась, отдернула руку, погримасничала.

— Нет, нет! Ничего не нужно формулировать! Тебе — не нужно. С этим копаюсь я, а ты — мой муж… Если понадобится поддержка, я обращусь к работягам. Работяги поддержат.

— Еще бы! — сказал он. — Да только это голосованием не решается.

— Ну, разумеется, — сказала она. — Но все-таки…

Но все-таки он сходил к начальнику техбюро, прощупал, как говорится, почву.

Чернозем? Глина? Песок? Ни песок, ни глина, что-то неопределенное, сеять можно, но — по погоде. Начальник техбюро был осмотрителен: семь раз отмерит, один раз отрежет. В этом они сходились.

Он, Должиков, привык так: если уж сеять, то чтобы пахота — по всем правилам, и зерно довести до кондиции. Полдня сидел он в конторке, делал выписки из своей учетной книжки, которая всегда была при нем, но никому ее не показывал. Там было все, чем жил участок: и добрые дела, и грехи. Дефектность шла на убыль, да, — он пересчитал это в процентах, изобразил в виде диаграммы. Ни пахота не затрудняла его, ни посевные кондиции не смущали, — с этим он справился бы. Это бы подготовил.

Его беспокоила погода.

На том собрании крыл Булгак ловкачей, которые обходят техпроцесс и пропускают операции, узаконенные регламентом. Комиссия, понятно, взяла это на заметку. Всякий день втолковывалось слесарям, что техпроцесс введен не для проформы и соблюдать регламент — значит бороться за качество. И кто это втолковывал громче всех? Начальник участка. И что доложит комиссия парткому, когда придется докладывать? То самое и доложит, если еще не доложила. И после всего начальник участка, словно бы потакая ловкачам или оправдывая их задним числом, доказывает, что действующая технология устарела! Как это будет выглядеть?