Михаил Булгаков - Мастер и Маргарита

— Но, позвольте вас спросить,— после тревожного раздумья заговорил заграничный гость,— как же быть с доказательствами бытия Божия, коих, как известно, существует ровно пять? {19} 19 … как же быть с доказательствами бытия Божия …— Вопрос о бытии Божием — одна из центральных проблем «Мастера и Маргариты» (как и «Белой гвардии»). С ней связан не только спор Берлиоза с Воландом, но и весь сюжетный узел произведения в обеих его частях — современной и античной: Иешуа и Мастер — носители божественной истины, Пилат и Берлиоз — прагматики и релятивисты. В этом месте Булгаков использовал статью В. С. Соловьева о Канте, помещенную в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. Вместо перечисленных там четырех доказательств (космологическое, телеологическое, онтологическое и историческое) Воланд называет пять, и тогда кантовское доказательство (нравственное) оказывается шестым. «Седьмое доказательство» является не более чем шуткой Воланда, доказывающей не бытие Божие, а способность Воланда предвидеть события.

— Увы! — с сожалением ответил Берлиоз.— Ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования Бога быть не может.

— Браво! — вскричал иностранец.— Браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!

— Доказательство Канта {20} 20 Доказательство Канта …— Иммануил Кант утверждал, что «возможны только три способа доказательства бытия Бога исходя из спекулятивного разума» (К а н т Имм. Соч. в 6-ти томах. Т. 3. М., 1964. С. 516); отвергая их, он из постулата существования морального закона выводил доказательство бытия Божия. ,— тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор,— также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством {21} 21 Штраус .— Давид Фридрих Штраус (1808—1874), немецкий теолог, в книге «Жизнь Иисуса» (1835—1836), использованной Булгаковым (русск. изд.— СПб., 1907), отрицал достоверность Евангелия, но не личности самого Христа. .

Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но, все-таки, кто же он такой? И почему он так хорошо говорит по-русски?»

— Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! {22} 22 Соловки — бытовое название Соловецких островов в Белом море, где в XV в. был основан монастырь. С начала 20-х годов XX в. там были расположены «Соловецкие лагеря особого назначения» (СЛОН), получившие в народе страшную славу. В 1939 г. последних соловецких заключенных погрузили на баржу «Клара», которая «вышла в открытое море и исчезла» (см.: Огонек. 1988. № 50. С. 18). — совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.

— Иван! — сконфузившись, шепнул Берлиоз.

Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.

— Именно, именно,— закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал,— ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».

Берлиоз выпучил глаза. «За завтраком… Канту?.. Что это он плетет?» — подумал он.

— Но,— продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь к поэту,— отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!

— А жаль! — отозвался задира-поэт.

— И мне жаль,— подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал: — Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?

— Сам человек и управляет,— поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.

— Виноват,— мягко отозвался неизвестный,— для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И в самом деле,— тут неизвестный повернулся к Берлиозу,— вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого…— тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие,— да, саркома,— жмурясь, как кот, повторил он звучное слово,— и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать. Вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье — совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск,— тут иностранец прищурился на Берлиоза,— пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, так как неизвестно почему вдруг возьмет поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? — и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.

Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. «Он не иностранец… он не иностранец…— думал он,— он престранный субъект… но позвольте, кто же он такой?..»

— Вы хотите курить, как я вижу? — неожиданно обратился к Бездомному неизвестный.— Вы какие предпочитаете?

— А у вас разные, что ли, есть? — мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.

— Какие предпочитаете? — повторил неизвестный.

— Ну, «Нашу марку» {23} 23 «Наша марка» .— В 20-е годы было три сорта папирос с таким названием: от самых дешевых (9 к. пачка) до самых дорогих (45 к.) — с изображением здания Моссельпрома на коробке. Предложение Воланда выбрать любую марку папирос сопоставимо с предложением Мефистофеля у Гете назвать сорт желаемого вина (Я н о в с к а я Л. Творческий путь Михаила Булгакова. М., 1983. С. 270). ,— злобно ответил Бездомный.