Ион Друцэ - Избранное. Том 1. Повести. Рассказы

Пошла между партами к мосту происшествия. Обжора — черный, как негр, мальчишка, которого с помощью ведра воды и куска мыла, пожалуй, удалось бы превратить в европейца, — сидел, окаменев, а рот у него был до того набит, что губы не сходились. Вопросительно смотрел на Русанду, ожидая, что последует.

— Значит, ребята, с сегодняшнего дня вы школьники. А школьники должны каждый день приходить в школу. Ну-ка, кто из вас скажет, есть у нас в селе школа или нет? Кто знает, пусть поднимет руку, вот так.

Подняла руку та девочка, которая всю зиму ходила на мост, девочка с голубыми глазами, по-старушечьи повязанная платочком.

— Как тебя зовут?

— Веруца. Так меня зовут.

— Ну и что ты скажешь, Веруца, есть у нас школа в селе?

— Е-есть.

— Правильно. Только, когда отвечаешь, надо встать.

— А я и так стою!

Русанда прикусила губу, чтобы не рассмеяться.

— Тогда садись.

Веруца внимательно осмотрела парту, покрутилась на месте, и ее глазки снова заблестели над самой партой.

— А я не могу сесть. Тут очень высоко.

Русанда посмотрела на того, кто сидел рядом с ней.

Трофимаш тут же вскочил с места и, подойдя, долго прикидывал, как бы ее посадить. В конце концов обнял и попытался оторвать от земли.

— Тяжелая, — сказал кому-то и быстро добавил: — Только ты уж меня не обнимай! Я это не люблю.

— Значит, школьники должны каждый день приходить в школу.

Она ходила между партами, и глядела в эти милые детские лица, и обещала открыть им большие тайны, большое счастье, большую жизнь. И они, робко следя глазами за ней, впервые размечтались: эх, хорошо бы!.. Вот только бы мама достала тетрадку.

Когда кончился последний урок и малыши столпились в коридоре, Русанда решила пойти домой вместе с ними. Учителей она боялась. Они всегда говорят только о школьных делах и, о чем бы ни зашла речь, начинают всегда одинаково: «В те времена, когда я учился в Яссах, в нормальном училище…» Но нужно было положить на место классный журнал, и она пошла в канцелярию. К счастью, там был только Пынзару.

— Ну, Русанда Михайловна, с вас магарыч.

— За что?

— За первые уроки. Хорошо прошли.

— А вы откуда знаете?

— Подслушивал, конечно. Это ужас как нехорошо, особенно в школе, ну да что поделаешь, в интересах дела.

Русанде очень хотелось хоть что-нибудь услышать о своих уроках, но она боялась, что Пынзару станет ее хвалить, а это ей совсем было ни к чему.

День как будто кончился, но оставалось еще самое трудное — дойти до дому. Утренняя дорога из дому в школу была самая длинная и самая трудная в eo жизни. Каждый встречный еще издали начинал разглядывать ее, как будто не знал, кто она такая. У колодца деда Ирофтия стояла Домника в старенькой кофточке, с серпом на плече. Наливала воду в маленький кувшинчик, чтобы взять с собой в поле. Домника ничего не сказала, но Русанде показалось, что и серп, и залатанная кофточка укоризненно смотрят на нее: дескать, какие бы мы ни были, но мы работаем и сегодня вот идем в поле…

Старик и молодой парень тащили телегу за мостом — старик впрягся в оглобли, а молодой подталкивал сзади. Русанда поздоровалась с ними, но не успела сделать и трех шагов, как услышала за спиной:

— А это что за краля?

— Разве не знаете? Дочка Михалаке.

— Чего это она так принарядилась?

— Говорят, стала учительницей.

— Учительницей? И она учительницей?

И теперь ей было страшно возвращаться — по какой бы дороге ни пошла, ее везде подстерегало: «И она учительницей?» После такого удивления прямо темнеет в глазах.

Открыла двери и вышла на улицу, нарочно встряхнув головой, чтобы растрепать волосы. Позади раздались торопливые шаги Пынзару, и Русанда облегченно вздохнула. Слава богу, вдвоем лучше. Он идет рядом с тетрадкой под мышкой и шутит, будто говорит каждому прохожему: «Верно, да, эта девушка из вашего села, может, вы и сами видели, как она играла в дорожной пыли. А теперь она учительница. Вот, идем из школы!»

У моста Пынзару нужно было сворачивать налево. Они прошли мост, Русанда замедлила шаги, но Пынзару и не думал сворачивать. «Уж не надумал ли он провожать меня? Господи, это же может обернуться большим скандалом!!»

Идти ей было еще далеко, а люди, как нарочно, возвращались с поля. И она не спешила напомнить ему, в какой стороне его квартира. Только, когда они подошли к ее дому, спросила:

— А вы, кажется, живете в другой стороне?

— Хочу зайти здесь к одному… Слышал, у него есть велосипедные спицы. Чего вы так торопитесь домой, ведь все равно завтра утром придете обратно. И потом много-много дней будете приходить и уходить снова. К этой дороге нужно привыкнуть. Это наша жизнь.

Они расстались у калитки. Войдя в дом, Русанда занялась делами по хозяйству, но этот их новый учитель, его обличье, его походка, цвет волос, тембр голоса ну прямо преследовали ее повсюду.

«Сгинь!» — сказала ему Русанда в сердцах, а в это же время какой-то глубинный внутренний голос нашептывал: «Ты чего, с ума сошла? Да ты его сначала пожалей — он же одинокий, в чужой деревне, а думаешь, легко одинокому в чужой деревне?!»

Неужто уже осень?

По утрам роса холодная — только ступишь босиком па траву и сразу начинаешь искать тропинку; акации прихватило морозом, почернела, пожухла листва, и они стоят понурясь; дворы забиты скирдами, снопами так, что люди не знают, куда вечером приткнуть телегу, и собаки спят там, где начали зевать: весь двор теперь — сплошная тень.

И не жужжат истомленные жаждой пчелы, разве что после обеда к колодцу залетят две-три; по улице бродит теленок с куском тыквы во рту и тычет ею во все заборы — большая очень. После дождей дорога покрылась выбоинами, и когда идешь, из-под ног выворачиваются крупные комья, под каждым комом прячутся семена, столько разных семян, что и белладонну найдешь, а ведь кто-то говорил, что в Молдавии белладонна не водится.

Осень.

Петух уже не подзывает кур, когда найдет кукурузное зерно, а сам его склевывает, если не лень, — куры и без него сыты; женщины уже не несут, надрываясь, кошелки с едой в поле; вечерком заходит соседка, и если ты не расскажешь ей какую-нибудь небылицу, она сама расскажет тебе две; мош Дэнуцэ снова меняет струны у своей скрипки; и те, у кого дочь на выданье, сажают своих шавок на цепи, чтобы парни не обходили стороной их хату.

Да, осень. И каждый торопится, чтоб весь урожай был во дворе: что в поле — лишь наполовину твое. Торопится и Георге. Только почему-то получается так, что он каждый день приезжает в Хыртопы. В Хыртопах у них всего два гектара, и тетушка Фрэсына не перестает удивляться: сколько времени можно убирать эти два гектара? Можно долго убирать. Кукурузу убирают одновременно с горохом, и если люди оставляют горох в поле, зачем ему спешить с кукурузой?