Вениамин Каверин - Девять десятых

Тарханов встретил его взгляд, жесткий и повелительный.

Легким движением бровей он дал понять, что знает, как должно вести себя на этом совещании.

Человек со скомканной бороденкой заговорил о политическом положении в Петрограде: «Войска отказываются идти за большевиками, в полках раскол. Нет никаких сомнений в том, что большевики через два-три дня окажутся изолированными. Второй съезд покинут всеми фракциями, кроме большевистской. Фронтовая делегация объявила съезд незаконным. Наступая на Петроград, мы выполняем требования Центрального исполнительного комитета первого созыва…»

Листок бумаги, сброшенный случайным движением, слетел со стола и, ныряя в воздухе, плавно опустился на пол. Человек со скомканной бороденкой внезапно замолчал, следя за его планирующим спуском.

Тарханов вскочил и подал листок человеку во френче, сидевшему на председательском месте. Председатель молча поблагодарил его, кивнув головой.

— Ваше мнение, Борис Викторович? — сказал он.

— Мое мнение известно вам, Александр Федорович, — быстро и сухо ответил спортсмен с биноклем, в полувоенном платье.

— Ваше мнение, поручик?

Тарханов поднялся и кратко изложил свое мнение; приводя в пример взятие Гатчины, где лейб-гвардии Измайловский полк сдался одному сотнику с десятью казаками, указывая на то, что в ближайшие два дня силы отряда, по скромным ожиданиям, должны увеличиться в пять или шесть раз, и принимая во внимание колеблющиеся настроения царскосельского гарнизона, он предлагал на рассвете 28-го начать наступление на Царское Село.

— Главным козырем большевистской игры, — вдруг заговорил проникновенным и истеричным голосом председатель, — является немедленный мир. В ночь на двадцать шестое они захватили самую сильную в России царскосельскую радиостанцию (он с каждым словом повышал голос) и тотчас же стали рассыпать по всему фронту свои воззвания о мире, провоцируя утомленных солдат, толкая их на стихийную демобилизацию, на постыдные «замирения» поротно и повзводно. Необходимо во что бы то ни стало разорвать все связи между петербургскими большевиками и фронтом; через несколько дней будет уже поздно. Никакого иного выхода, кроме предложенного вами, господа, я не вижу. Поэтому властью, врученной мне Временным правительством, приказываю вам, генерал, завтра на рассвете начать наступление на Царское Село.

Выходя из гостиной, Тарханов почувствовал, как кто-то легким движением коснулся его плеча.

— Ваше превосходительство, — негромко и почтительно сказал он, оборотившись, и пошел за генералом по коридору.

— Я сегодня получил сведения от Богаевского. Атаман Каледин учредил войсковое правительство на Дону. От нас и от совета союза казачьих войск он требует переброски всех войск на Дон. Этим (он остановился и посмотрел на Тарханова пристальными и безучастными глазами) и только этим нужно заняться в ближайшие дни. Вы зайдете ко мне сегодня ночью?

— Ваше превосходительство, а как же… наступление?

— Наступление? Какое наступление? Взгляните на казаков.

Он снизу перегнул пополам свою жесткую бороду.

— Вы думаете, что мы можем с ними наступать? Я боюсь, чтобы они на нас не наступили!

В течение трех часов Шахов искал свой отряд в окрестностях Царского Села и не нашел никаких его следов.

На станции ему сообщили, что красногвардейцы были в Царском Селе два часа тому назад и, едва прибыв, выступили по направлению к фронту; оставалось искать фронт.

Он шел вдоль красных игрушечных домиков, по направлению к царскосельскому парку, и до самого дворца, в левом крыле которого помещался Совет, не встретил ни одного человека. Совет был заперт; солдат, бродивший вокруг здания, держа руки в карманах штанов, подозрительно щурясь, осмотрел его с головы до ног.

— Совет уехал два дня назад, — сказал он.

— Здесь не проходил смольнинский красногвардейский отряд?

— А шут его знает! Мало тут отрядов проходит?

— В какую сторону они проходят?

— Ясное дело, в какую! К фронту.

— А фронт где?

— Фронт, фронт! — пробормотал солдат. — А шут его знает, где фронт? Я, что ли, должен знать, где фронт?

Он без всякой причины ругнул Шахова и снова принялся мерным шагом ходить вокруг пустого здания, засунув руки в карманы штанов.

Шахов пошел было дальше, вдоль парка, но тут же повернул обратно и решил возвратиться на станцию.

«Черт возьми, ни отряда, ни казаков, ни фронта. Ничего понять нельзя!»

Минут пятнадцать он шел по грязной дороге (тонкий осенний лед, хрустя, раскалывался под его ногами), по-прежнему нигде не встречая признаков жизни; не только фронта, но и тыловых сооружений не было видно на версту кругом.

И вдруг навстречу ему, то ли из-за мокрых берез справа, то ли из-за разбитой сторожки слева, коротко ударил винтовочный выстрел.

Шахов бросился в сторону, прилег к земле.

Сейчас же вторая и третья пули просвистели неподалеку, взрывая маленькие ямки в чахлом дерне на краю дороги.

В небольшом лесу, на поляне, скрытой за низким кустарником, вокруг потухшего костра сидели трое солдат, с любопытством следя за Шаховым.

Он медленно поднялся и засунул правую руку за спину; за спиной на полотняном ремне болтался кольт.

«Идти назад? Бежать? Нет, пристрелят…»

Он опустил руку.

— Это вы по мне, что ли, стреляли, товарищи?

— По тебе? — обидчиво возразил один из солдат. — Да на тебя, если по правде сказать, патрона жалко.

— Мы не по вас, товарищ, а по зайчикам, — вежливо объяснил другой.

— По каким зайчикам?

— По обыкновенно каким. Которых жарить можно,

Шахов рассмеялся и сел у костра.

— Смеется, стерва, — сердито сказал обидчивый солдат, — мы второй день сидим не жрамши, а он смеется.

— А фронт отсюда далеко?

В ту минуту, когда он задавал этот вопрос, в четырех верстах от Царского, в деревне Перелесино, уже стояли казаки Третьего конного корпуса. Батальон Царскосельского полка, не открывая огня, пытался преградить им путь.

После нескольких минут колебания казаки открыли огонь из трех батарей; головные сотни, обойдя батальон, стали входить в Царское Село, и первые выстрелы конных орудий донеслись до поредевшего леска у царскосельской дороги.

Сердитый солдат прислушался и покачал головой.

— Вот тебе и фронт! — сказал он, медленно поднимаясь. — Вот тебе и фронт, дорогой товарищ!

В течение двух дней красногвардейские и матросские отряды, которых никто не снабжал ни хлебом, ни патронами, у которых не было никакого плана, бродили между Петроградом и Царским Селом.

Эти отряды, бесцельно переходившие с места на место, сталкивались, расходясь, и, снова сталкиваясь в пригородных деревнях, мало-помалу стягивались, густели.