Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли

— Ты?.. — Дина открыла и беззвучно закрыла рот, не найдя слов от изумления. — Ты устал? От нефти? Скажи лучше: устал от неприятностей! Как можно? Ты только вслушайся: девонская нефть! Это звучит словно заклинание! — со смехом заключила она.

Но до Груздева совсем не дошли ее слова: он в это время наблюдал за Юркой и Надей. О чем говорили они, иногда так наклоняясь друг к другу, что Надины кудри касались Юркиного лица?

Он не заметил, когда появился секретарь Светлогорского горкома Скрепин, как вошла начальник транспортного цеха Зарифа Насибуллина. Зарифа не любила ходить по гостям, жалея время, так скупо отпущенное занятому человеку, которому всю жизнь приходится наверстывать то, что было упущено в детстве и отрочестве.

— Как тебе не стыдно! Двадцать раз приглашать, что ли? — упрекнула ее Танечка. — Смотри, какие пироги, какие торты! Не во всякой кондитерской так приготовят!

— К тортам, ты знаешь, я равнодушна, — возразила Зарифа с необидной прямотой. — А вот мясные пироги и пельмени — это да! Мясо жареное тоже. Я — татарка, люблю блюда мощные.

Она оглянула уже подвыпивших гостей и, сделав выбор, села возле одинокого Мирошниченко, решив потолковать с ним о своих нуждах (чем черт не шутит, пока бог спит!): может быть, этот симпатичный буйноволосый директор сумеет обеспечить деталями и ее транспортный цех?

А Скрепин сразу заговорил о той сенсации, которую произвел за границей запуск советских спутников.

— Мы, нефтяники, можем гордиться, что своим трудом тоже содействовали торжеству советской науки. Кто знает, может, и нам доведется побывать в космосе. Как ты думаешь, Алексей Матвеевич?

— Вполне возможно! — буркнул Груздев, не расслышав вопроса в общем гомоне и по-прежнему поглядывая на Юрку и Надю.

«Вот еще напасть! Не хватало мне ревности! — думал он с тоской. — Раньше и не вспоминал о своем возрасте, а сегодня чувство виноватости появилось за то, что полвека живу на земле. Отправлюсь-ка лучше восвояси домой!»

— Алеша, прочти нам стихи! — потребовала Танечка, привлеченная его порывистым движением. — Помнишь наши вечера, когда мы жили в землянках?.. Сидим, бывало, в полутьме вокруг железной печки и поем хором, а ты еще и декламировал.

— Правда, тряхни стариной, Алексей! — поддержала Танечку Дина Ивановна, которой прошлое тоже казалось теперь прекрасным.

— Уважь, старик! Сделай одолжение! — попросил и Семен Тризна.

— Что вы обижаете Алексея Матвеевича, какой он старик? — неожиданно возмутилась чуточку захмелевшая Надя. — Он красивее вас всех, вам и завидно!

Груздев растерялся от ее слов, точно ребенок, которого впервые щедро одарили, и, чтобы скрыть радостное волнение, быстро встал.

— Я расскажу сказку о волне и камне.

Он вдруг почувствовал себя легко и свободно; опираясь рукой на спинку стула, другой обнял за плечи Семена Тризну и окинул примолкших гостей загоревшимся взглядом.

Надя не знала этой сказки…

Замшелый камень лежит на морском берегу. Стаи волн, переливаясь зеленовато-синим блеском, бегут к нему из сияющей под солнцем голубой дали, обдают его пенисто-белыми брызгами и со смехом убегают обратно. Камень равнодушно смотрит на них — старый и темный, как сама Земля. Но вот пришла та волна, которая однажды уже нарушила его покой…

— Как чудесно! — воскликнула Надя, прослушав до конца. — У вас, Алексей Матвеевич, дикция настоящего артиста. Если бы я была маленькой девочкой, то всегда просила бы вас рассказывать сказки.

— Ты можешь просить его и теперь! — съязвила Юлия, которая с женской прозорливостью заметила большее, чем симпатию, в отношениях Нади и Груздева.

И гости и хозяева стали выбираться из-за стола; кто-то еще пытался произнести тост, кто-то предлагал «посошок» на дорогу, пока, порядком потолкавшись возле рюмок и графинов, не высыпали наконец шумной гурьбой на улицу. Ночь уже наступила — темная, по-летнему теплая. Повсюду виднелись зарева факелов, колыхавшие ночные тени, и от этого неровного мерцания то гасли, то вновь возникали зеленые огоньки звезд.

— Давайте поедем под факел! — предложила Зарифа.

И всем после комнатной тесноты захотелось в горы, к реке, поразмяться, подышать свежестью лугов. Тризна позвонил в гараж — и вскоре машины понеслись по асфальту. Упругий ветер бил в открытые окна, овевал разгоряченных людей ночной прохладой и чуть горьковатым ароматом леса: заросли ветляника и цветущей черемухи выбегали навстречу на поворотах шоссе, отмечавших изгибы берега. Потом машины свернули на заросшую травой дорогу, еще хранившую следы тракторов, и, мягко переваливаясь на ухабах, покатили к полувышке, возле которой бурно колыхался над «свечкой»-трубой огромный факел, то развертываясь, как полотнище багрово-оранжевого флага, то стелясь по земле. Рев его слышался издалека.

«Почему-то кажется, что здесь высокое нагорье, — подумала Надя, посмотрев на очертания горных вершин, темных на фоне полыхающего за ними зарева, — будто мы находимся на кавказском перевале в грозовую ночь».

Надя знала Кавказ не понаслышке — с шестнадцати лет увлекаясь альпинизмом, она ежегодно участвовала в туристских походах. Прошлым летом ездила в Кабардино-Балкарию, побывала на самой «крышечке» Эльбруса… Ни с чем не могла она сравнить то острое ощущение, которое охватывало ее после победы над высотой, где даже орлы не гнездятся. Стоишь в небе, а облака проходят внизу, в глубочайших ущельях, одетых под кромкой вечных льдов лесами и камнем. Стремительно несутся там гулкие реки, дробясь о скалы, срываются с уступов белые водопады ледниковых ручьев.

Не хочется думать о возвращении… Так прекрасен величавый горный хребет, навсегда увенчанный коронами снега, открытый взгляду до самого горизонта, где, как острова, виднеются в волнах клубящихся облаков громады отдельных гор!..

Увлеченная внезапно нахлынувшими воспоминаниями, Надя вздрогнула, когда Юлия с разбегу схватила ее за плечи и, шутливо подтолкнув, потащила к факелу.

— Тут у них светло и тепло в любую погоду!

Дина Ивановна, окруженная местными нефтяниками, стояла у полувышки, где позванивала фонтанирующая по трубам нефть, которую выжимала на поверхность нагнетаемая в пласт вода, — здесь были ее владения.

— Вчера четырнадцать часов наблюдали за распространением волн давления в пласте. Посменно дежурили, — сказала она Семену Тризне и Груздеву, продолжая начатый разговор. — Нет, вы себе представить не можете, что значит прослушать дыхание наших глубин!

Они, конечно, могли это представить, но зато не знали, что Дина Ивановна иногда после рабочего дня садится за домашний стол и пишет, пишет… Деловые записи геолога — понятно, работа над диссертацией — законно, но Дина, в дополнение ко всему, как в дни юности, сочиняла «для души» стихи.