Дмитрий Азов - Расти, березка! (рассказы и очерки)

Пассажиры замолчали. С тревогой смотрят на ефрейтора: тот из последних сил орудует рычагами.

Петр Фролов закричал с берега:

— Спокойней! Выравнивай! — Он бросился к лодке, чтобы на ней догнать машину и помочь товарищу. — Спокойней, Геннадий!

Невероятным усилием Козлову удалось выровнять транспортер, но течение по-прежнему сносило его к затопленному мосту. Волнорезы и скрытый под водой мост — это очень опасно.

Мутная вода ударяет в борт, раскачивает машину. Ефрейтор доворачивает ее навстречу течению и, стиснув зубы, удерживает рычаги, направляя стальную грудь транспортера на берег. Он уже рядом, берег, но пристать к нему невозможно: отвесная круча, а левее — бушующая воронка воды, и только узкий проход между ними. С берега предупреждают, что под водой валуны. Ефрейтор ведет машину в заливчик, стараясь рассмотреть камни. И уже возле самого берега люди услышали скрежет. Транспортер останавливается, беспомощно раскачивается на воде…

Усиленно работая веслами, Петр Фролов наконец добрался до машины Козлова. Закрепил цепь на берегу, помог сойти людям. Принялся багром ощупывать каменистое дно, гусеницы. Так и есть: одна из них лопнула. На выручку подошли другие машины. Лебедкой подтащили Козлова на твердый грунт, а потом он и сам выбрался на берег. Фролов выуживает со дна свалившуюся гусеницу и после ремонта вместе с солдатами натягивает ее. Время не ждет. Уже темнеет, и требуется сделать еще несколько трудных рейсов…

Ночью солдаты собираются все вместе возле костра. После двенадцати часов уже некого перевозить. Устали гвардейцы. Скрипкин, как обычно, острит, подтрунивает над Козловым:

— А какая красивая девушка была у него в транспортере! Когда садилась — глаз с него не сводила, а уходила — не взглянула. Не оправдал доверия!

Козлов сконфужен. Шутки шутками, но он и в самом деле переживает. Дело не в девушке, а что о нем скажут люди.

— Ничего, завтра докажешь, — утешал его Фролов. — А камень тот надо убрать. Как посветает — сразу туда.

Солдаты умолкли. Прислушались к шуму воды. Она все еще беспокойно плескалась о берег. В стороне от костра, там, где город, мелькали последние огоньки. Скоро и они погаснут. Городская окраина тоже затоплена водой. Завтра люди снова будут спешить на работу, и опять солдаты станут перевозить их. А потом спадет вода. Уедут гвардейцы, но люди о них обязательно вспомнят.

Вспомнят не раз об этих днях и солдаты. Так же, как фронтовики вспоминают о боевых делах.

— На фронте, конечно, труднее было, — говорит Петр Фролов. — Отец рассказывал, как они форсировали реку. Только начали переправляться, немец огонь открыл. С самолетов бомбит, снарядами глушит. Но все-таки плацдарм захватили наши солдаты… А помните, мы читали книгу о том, как солдаты майора Чинкова Западную Двину форсировали? Понтоны и лодки отстали. Что делать? Плоты! И на плотах на вражеский берег. На первом — командир роты автоматчиков майор Чинков. Потом ему звание Героя Советского Союза присвоили… Плывут на плотах, а враг косит из автоматов и пулеметов. Наши солдаты выскочили на берег, мокрые, продрогшие, — и в атаку. Выбили противника из деревни, дорогу перехватили и отсюда — ни шагу. Держали плацдарм до подхода основных сил.

Петр умолк, прислушался к шуму реки. О чем-то задумались и гвардейцы. Кого война не коснулась!..

— А отец у тебя настоящий герой! — вдруг сказал кто-то. — Письма-то часто пишет?

— Часто, — с теплой улыбкой кивает сержант Фролов. — А когда в партию меня приняли, написал: «Так держать, сынок». Вот и стараюсь.

За беседой незаметно прошло время. Наступило утро. Ясное, тихое. Рассеялся туман, и увидели гвардейцы, что река отступила.

— Для чего нужна сила, ты знаешь? — Мать укоризненно смотрит на сына.

Для чего? Странный вопрос. Юрий может ответить вполне определенно: «Чтобы драться. Испробовать силу. Испытать радость победы. Соседского мальчишку побил? Пусть не крутится под ногами».

Но Юрий карими хитроватыми глазами из-под черного чуба постреливает в сторону.

— Мама!

— Что?

— Не говори бате…

— Ешь!

Ольга Фадеевна недовольно хмурит брови, придвигает ему тарелку с едой.

Не простила. Юрий вздыхает и принимается за еду. Кусок не лезет в горло. С отцом разговор будет посерьезней. Юрий представил широкий армейский ремень — единственное, что сохранилось у отца с фронта. Правда, отец и раньше, когда Юрка был маленьким, редко пускал в ход эту реликвию, а больше грозил. Но все же…

Наскоро поев, Юрий тоскливо посмотрел на часы: до вечера далеко, не ляжешь спать, чтобы оттянуть неприятное объяснение с отцом. Мать догадалась. Попросила дневник.

— Отобрали. Ну, взяли… Классный руководитель…

Еще неприятность: в дневнике жирная, головастая двойка по немецкому. Юрий торопливо скрылся в своей комнате.

Хлопнула дверь. Тяжелые, уверенные шаги. Отец! Дробный перестук каблуков: Гриша и Владик, младшие братья, встретили его на улице. Басовитый голос отца:

— Принимай, мать, «танковый экипаж»! Где Юрий?

Юрий услышал, как мать вздохнула. А ведь отцу достаточно одного этого вздоха, чтоб понять: старший опять провинился… На прошлой неделе из школы жаловались, позавчера — соседи. И вот снова…

Григорий Афанасьевич распахнул дверь в сыновью комнату. В упор посмотрел на Юрия. Тот стоял чуть ссутулившись под его грозным взглядом. Однако на этот раз не отвел в сторону виноватые глаза, как это делал обычно.

И вдруг отец понял, что перед ним стоит не просто школьник, долговязый балбес, которому уже все отцовское впору. И пушок над верхней губой уже не пушок, а настоящие усики, да и в самих губах — напряжение и упрямство.

— Докладывай! — Отец сел на стул. Тяжелая, жилистая рука, покрытая многочисленными ссадинами, легла на учебник. — Чем порадуешь?

— Нечем, батя.

— И по части борьбы, выходит, не мастер?

Юрий оживился. Глаза засветились задорным огоньком. Тряхнул чубом:

— Игорь Евгеньевич говорит, борец из меня получится.

Игорь Евгеньевич Зуев — мастер спорта, тренер команды из общества «Труд». Он-то и пристрастил Юрия к вольной борьбе, отца уломал. Григорий Афанасьевич согласился, но поставил условие сыну: поднажать с учебой в школе. Отстанет — прощай, вольная борьба.

На первых порах дело пошло. А после… Хоть не смотри соседям в глаза. Затеет свалку во дворе: «Тренируюсь!» За это достанется ему от отца — пару дней во дворе тихо. А потом снова жалобы…

— Борец получится, говоришь? — Григорий Афанасьевич сжал кулак, пристукнул по колену. — А человек? Получится ли человек? Понимаешь?

Юрий никогда еще не видел отца таким расстроенным. И пожалуй, тоже впервые понял, что отец не позволит себе его ударить, а злится оттого, что не может найти еще какие-то сильные и убедительные слова. А где ему, простому рабочему, взять такие, каких бы Юрий не слышал в школе и на комсомольских собраниях, — и о том, что человек — это звучит гордо, и о высоком назначении советского человека. Теперь Юрий увидел, что перед ним сидит не сильный, строгий отец, бывший танкист, имя которого гремело по всему фронту, а просто большой, усталый человек с натруженными руками, и этот очень дорогой человек мучается, не зная, что сказать сыну, как убедить его.