Дмитрий Азов - Расти, березка! (рассказы и очерки)

Виктор усмехнулся. Резко выделяющиеся на широком лице черные брови дрогнули.

— Сравнили! Полы и бой. На врага я грудью!

Теперь усмехнулся сержант:

— Слабовата еще она, ваша грудь.

Подошел ефрейтор Жучков, Потянулся к швабре:

— Давай, ершистый, а то ручки замараешь. Управлюсь как-нибудь!

Гребенюк с обидой посмотрел на Жучкова, плеснул воду на пол, с силой налег на швабру, бросил взгляд исподлобья — поддерживают ли его солдаты? Почувствовал — осуждают.

Вечером сержант попробовал побеседовать с Виктором по душам, но серьезного разговора не получилось. Виктор и сам уже все понял и слово дал себе «переломить» свой характер, а сержанту все же ответил:

— Полы, товарищ сержант, не для моего характера. Мне что-нибудь посложнее.

— Характер, характер… Обуздать его надо, вот что! Подчиняться воле командира, беспрекословно выполнять приказание — это те же ступени к мужеству.

— Проверите на учениях, — самонадеянно заявил Виктор, — а то — полы и… мужество!

— Что же, проверим, — пообещал Василенко.

… На тактических занятиях при наведении линии связи сержант приказал Гребенюку нести две катушки кабеля. На этот раз Виктор принялся выполнять приказ с неподдельной готовностью. Однако с полной боевой выкладкой тащить катушки по заснеженной целине навстречу упругому ветру, проваливаясь по пояс в сугробы, оказалось нелегким делом. Очень скоро Виктор выбился из сил, стал чаще задерживаться, чтобы перевести дыхание, горстями ел снег. И снова в груди шевельнулась обида.

Подумал про себя: «Проверить сержант решил! Назло две катушки сунул. Небось Шабловскому так одну!»

Худенький, низкорослый солдат, с белесыми бровями, еле заметными на розовом лице, Шабловский и верно уже обогнал Виктора. Оставив свою катушку, он вернулся к нему, предложил помочь. Но тут послышался голос сержанта:

— Отставить! Шабловский, ступайте к своей катушке. Гребенюк, прекратите есть снег… Отдыхать после будем, время у нас ограничено.

Виктор вскинул на плечи катушки…

Частые остановки рядового Гребенюка дорого обошлись роте: связь была дана с большим опозданием и она не выполнила задачу.

Виктор горько переживал все это. А еще больнее было оттого, что сержант не напомнил, как он похвалялся показать себя на учениях. Показал, ничего не скажешь.

Виктор угрюмо сидел у окна, наблюдая, как ветер крутит сложные вихри. Невеселые мысли тревожили душу. В колхозе все его уважали, председатель за руку здоровался… Там Виктор был сам себе голова. А вот в армейской жизни что-то не ладится. Конечно, домой ничего особого он не писал. Тон писем был нарочито бодрым, вроде: служим не тужим, дела в основном неплохи. Но чуткое материнское сердце уловило недоброе. Мать тут же отозвалась: «Что-то, сынок, тревожный ты. Не случилось ли чего? Пишешь, что «в основном» неплохо, а как же не в «основном». Характер-то твой знаю — горячий и с норовом. Переломи себя».

Вот и сержант Василенко тоже советовал «переломить» себя, мол; подчиняться воле командира — это тоже мужество.

… Солдатская жизнь вновь и вновь проверяла Виктора.

На учениях с боевой стрельбой сержант назначил Шабловского обеспечивать связь руководителю. Поискал глазами: кого бы послать вторым?

— Разрешите, товарищ сержант! — попросил Гребенюк. Он прочел в глазах сержанта сомнение, потом услышал:

— Действуйте!

… Да, это было самое настоящее испытание!

В критический момент, когда до начала атаки оставались считанные минуты, прервалась связь. Гребенюк выскочил из блиндажа, побежал по линии. Одна мысль сверлила мозг: «Сейчас атака, а связи нет. Все нарушится». И вот — узорчатый след танка. Так и есть! Повреждение. Солдат соединил концы провода и бегом возвратился в блиндаж. Спросил Шабловского:

— Как?

— Порядок. Связь восстановлена!

И почти в ту же секунду в трубке раздался голос:

— Показать мишени!

Рота пошла в атаку.

После занятий рядовой Гребенюк стоял перед строем. Сержант объявил:

— Снимаю с рядового Гребенюка ранее наложенное взыскание.

Сразу стало легче на душе. И товарищи, чувствовал Виктор, стали как бы чуть ближе, смотрели улыбчиво и тепло.

Первые, может Выть, самые трудные шаги в жизни солдата остались позади. Но перелом только еще наметился.

Однажды командир отделения сказал Виктору:

— Все же я надеялся, что дело у вас пойдет быстрее. А вы все раскачиваетесь! Посмотрите на Байкова, на других отличников…

— Люди мы разные.

— Разные, да форманта всех одна — военная! И служим мы одной Родине — советской, — ответил сержант Василенко жестко. — А требую я с вас не по личной прихоти, не ради того, чтобы «властью насытиться». Это Ленин завещал учиться военному делу настоящим образом! Вы мечтаете стать военным водителем. Но ухаживать за машиной — это не пол в казарме помыть.

… Подразделение готовилось к боевым стрельбам. Командир отделения усиленно тренировал подчиненных.

Гребенюк вместе с другими располагался в укрытии. По команде сержанта солдаты должны стремительно пробежать к траншее и приготовиться открыть из нее огонь.

Команда:

— Отделение! Вперед!

Солдаты вскакивают. Но они не добежали до траншеи. Опять команда:

— Отставить! Вяло бежите! На такой скорости вас быстро возьмут на мушку…

И снова: «Вперед!», «Отставить!», «Вперед!», «Отставить!».

Наконец Гребенюк в траншее. Изготовился к стрельбе. А сержант Василенко:

— Рядовой Гребенюк! При такой изготовке упражнение вам не выполнить.

И так — день за днем.

Виктору стало казаться, что сержант к нему придирается, но однажды услышал, как сержант за что-то распекал рядового Семенова. Посочувствовал ему, думал, найдет союзника. А Семенов отрезал:

— Сержант прав. Это армия. Приказ — закон. Помнишь: «Служба — труд. Солдат — не гость…»? У сержанта добрая строгость. За отца он вроде.

Виктор отозвался тихо, растерянно:

— Не знаю, какая она — отцова строгость. Мой-то отец на войне убит. Без него вырос.

Но и здесь Гребенюк не нашел сочувствия. Семенов вскинул белесые брови:

— Так у нас, считай, полроты без отцов выросли! Думаю, мы еще больше в ответе за нашу службу, раз мы погибших отцов сменили. А к сержанту ты присмотрись: справедливее не найдешь.

И верно, Виктор стал замечать, что сержант Василенко не только требует, но старательно объясняет и всегда, где бы ни проводились занятия, показывает личный пример. Таким же был и командир роты старший лейтенант Зотов.

Ротный тоже давно присматривался к Гребенюку, немало думал о нем. Сердце и офицерский опыт подсказывали командиру, что Виктор правильный парень, но самолюбивый. А может, рассчитывает на какие-то особые привилегии как сын героя? И не потому ли у него постоянная жажда подвига и пренебрежение к черновым делам? Офицер упорно подбирал ключи к солдатскому характеру.