Рустам Валеев - Родня

— Он у меня спросил: зачем печь топили? — сказал я.

Дедушка даже не глянул на меня. Мне хотелось чем-то помочь ему, и я добавил:

— Я сказал, чтобы рыбу сушить и чтобы тепло было…

— Ладно, — сказал дедушка, — ладно.

Он все шаркал по полу чувяками, но мало-помалу то горестное шарканье сменилось быстрым и резким. Наконец он сбросил чувяки, решительно переоделся в ичиги.

— А ну! — крикнул он бабушке. — Давай-ка, пока печь не остыла… — И, не договорив, стал носить из другой комнаты колодки с натянутыми на них шапками. Он сажал их в печь, и лицо его было горестным и решительным, будто он делал что-то такое, что спасло бы его или оправдало.

В первое же воскресенье дедушку поймали на базаре. Узнав об этом, бабушка тотчас же надела новое платье, взяла диплом отца и отправилась в милицию. Ей, кажется, не пришлось показывать диплом — отца в городе хорошо знали и помнили, а следователь, возможно, был его учеником. К тому же суконные шапки из овчины не вызвали острого интереса милиции. Дедушке, говорят, сказали: «Что, бабай, будешь шить шапки?» А дедушка не ответил, и следователь будто бы сказал: «Ну что ж, если не будешь шить…» — и отпустил дедушку.

Он, конечно, и после этого продолжал шить шапки, но милиция его не трогала пока.

А вскоре у нас опять появился фининспектор.

— Давненько у вас не был, — сказал он приветливо. — Не помешал?

Дедушка не ответил на вопрос и вежливо попросил гостя в большую комнату, и тот сразу же согласился и даже хотел снять сапоги у порога, но дедушка запретил, и они прошли в большую комнату.

— Чаю, — сказал дедушка, и бабушка стала раздувать самовар.

Я во все глаза смотрел на гостя, и противоречия мучили меня: он был так притягателен своей почти военной одеждой и четкой выправкой, китель так хорошо облегал его, сапоги сияли. И в то же время я должен был ненавидеть его за тревогу и страх, которые поселились в нашем доме с его появлением.

Он был все так же изящен и ловок, как и в тот раз, но казалось, что теперь ему это хуже удается: вот он, пробираясь на почетное — для гостей — место, задевает стол и стулья, а на сундук, покрытый ковриком, садится так, что сундук скрипит; вот он берет пиалу обеими руками, и она чуть не выскальзывает у него. Казалось, что он намеренно не хотел той, прежней четкости, хотел быть проще, доступнее, что ли.

— Мы ведь и не познакомились, — сказал он, смущенно улыбаясь. — Меня зовут Анатолий. А вас я буду называть дедушкой. Не возражаете?

— Можно. Пожалуйста, — сказал дедушка.

Они долго пили чай, причем Анатолий не отставал от дедушки, правда, иногда морщился: он, кажется, не привык пить такой крепкий чай.

— Я о вашем зяте слышал много хорошего, — сказал Анатолий. — Он ведь был директором школы? Его знает, оказывается, весь город. — Он помолчал. — Вас, между прочим, тоже хорошо знают.

— Город маленький, знают, — скромно ответил дедушка.

— Вы, наверно, тоже многих знаете… Николаева не помните, фининспектором был до войны?

Дедушка чуть заметно пожал плечами и не ответил.

— О нем столько рассказывают! Вот он идет по слободке, просто прогуливается. Но замечает: шторки на всех окнах одной и той же расцветки. Ага, значит, в слободке кто-то промышляет шторками!..

— Хитрый был парень, — отозвался дедушка. — Да ты пей чай.

Но Анатолию было уже не до чая, он с увлечением продолжал:

— Он был справедливый и честный. Он зря не обижал людей. Например, кустарь-шапочник не имеет права шить и торговать. Но если он на товарищеских началах, то есть из материала заказчика шьет шапку — пожалуйста, это не преследуется законом… А вот шали вязать совсем запрещено, даже на товарищеских началах.

— Почему? — вдруг спросил дедушка. Он не проявлял особого интереса к разговору, а тут спросил.

— Нельзя, — вроде бы с сожалением ответил Анатолий.

— Почему? — опять спросил дедушка.

— Нельзя, — ответил опять Анатолий и вздохнул. — Закон. А вы помните, сколько лошадников было в городе? — спросил он, оживляясь. — Говорят, хоть пруд пруди. И каждый промышлял сам по себе.

— Да, — вяло отозвался дедушка, — потом их в артель собрали.

— Еще какая артель! Она обеспечивала гужевым транспортом мясокомбинат, мыловаренный завод, заготконтору. Лошадники, заметьте, получали законную зарплату. А кто был инициатором создания артели? Николаев!

— Нету теперь артели, — сказал дедушка.

— А пимокатная фабрика «Смычка»? Двадцать лет назад при содействии Николаева кустари-пимокаты были объединены в артель «Смычка». Когда-нибудь фабрике присвоят имя ее организатора, фининспектора Николаева.

— Ты еще молодой, — сказал вдруг дедушка.

— Да уж четвертый десяток, — сказал Анатолий и покраснел. — Конечно, опыт не сразу приходит… — Он все гуще краснел, и если бы он не смутился так, он ни за что бы не задал вопроса, прозвучавшего неожиданно и после которого он смутился еще сильнее: — А вы не надумали, дедушка, бросить шить шапки?

Дедушка глянул на него насмешливо и не стал отвечать.

Я не могу в точности сказать, как относились к дедушке в городе, где он жил долгие годы, — во всяком случае, когда меня называли «мальчонка шапочника», никакого пренебрежения или насмешки я не чувствовал. Но в то время, о котором идет рассказ, жители Заречья стали относиться к дедушке хуже. Произошло это из-за огорода. Дело в том, что жители нашей улицы решили коллективно раскорчевать под огороды участок на берегу, поросший густым жестким кустарником. Нам тоже предложили участвовать в этом деле, но дедушка отказался. Да кто бы из нашей семьи стал заниматься тем огородом? Дедушка? Но если бы он занялся огородом, то не смог бы шить шапки, то есть перестал бы добывать нам еду; а бабушке и так хватало забот с нами. Это, конечно, и соседи понимали, может, поэтому ни действием, ни словом дедушку не осудили. Но какие-то разговоры, видимо, шли, и мальчишки стали смеяться надо мной и братом:

— Они, ха-ха, покупают овощи на базаре!

— Ну и что, — отвечал я, — и правда, дедушка покупает овощи на базаре. Ну и что?

— Ха-ха! — смеялись мальчишки. — Они покупают овощи на базаре и они говорят: ну и что? Ха-ха!

Но даже ребята перестали смеяться над тем, что мы едим овощи с базара, когда мы получили известие, что погиб отец; тогда соседи заходили к нам и долго сидели возле бабушки.

Помните, у дедушки был разговор о шапке и валенках? Сперва с дядей Ахмедом, а потом с пимокатом Семеном. Так вот, пимокат Семен принес дедушке новые, остро пахнущие валенки, а дедушка отдал ему замечательную шапку — такие он вообще не шил или шил, может быть, в лучшие времена: с кожаным верхом, с ушами из каракуля. Но он долго не решался вручить те валенки дяде Ахмеду: ведь дядя Ахмед такой гордый человек; к тому же в истории с огородом дядя Ахмед был на стороне соседей.