Михаил Алексеев - Большевики

— А мне можно с тобой итти?

— Ты тут, братец, управляйся получше, а там я и без тебя справлюсь. Ну-ка, ступай, давай председателя, да не забудь завтра к вечеру выслать к местечку 8-10 человек часам к 7-ми, да смотри — вышли их часа за 3 раньше: дорога большая, как бы не опоздали.

Еще в 4-ом часу утра Федор в сопровождении председателя подошел к мосту. Председатель слазил под мост и положил в условленное место срочный приказ Федора. В приказе предлагалось немедленно информатору Николаю связаться с сестрой милосердия Феней, узнать, где Михеев, как к нему проникнуть. В приказе предлагалось устроить панику в местечке в момент налета.

Кругом было сыро, темно и тихо. Под мостом булькала вода, переливаясь через небольшую плотину.

— А теперь, председатель, нам надо облюбовать такое место, чтобы из него можно было незамеченно наблюдать за штабом и за больницей.

— Они почитай-что в одном доме. Рядом.

— В этом-то и беда. Кругом площади пусто. Улица широченная и всего две постройки казенных.

— Есть там и крестьянские домишки. Подле церкви. А церковь в 50 шагах от больницы. Там мой племяш живет.

— Надежный?

— Ничего. Свой человек.

— Так вот что, председатель: ты пойди и предупреди его. Прямо к нему нельзя. Небось, офицеры на постой стали.

— Идем прямо; у него домишко есть недостроенный. Рамы, двери и крыша не достроены — досками заколоченные, а с потолка-то ход есть. Вот оттуда можно смотреть в щелку. И незаметно.

— Ага, Ну! тогда пойдем.

— Только ты потише там, председатель. Да постой. Вот что. Я в этот недостроенный дом заберусь один и буду сидеть там целый день до темноты. А ты отсюда пойдешь к мостку, подождешь ребят — к вечеру они явятся. Заберешь под мостом донесение, захватишь ребят с собой и вместе с ними валяй сюда. Понял?

— Как не понять.

— Только ты их сперва где-нибудь оставь в стороне, поблизости, а сам придешь ко мне. Понял?

— Понял.

— Ну, идем. Только куда ты?

— Огородами пойдем. Спокойнее. — Федор без разговоров пошел за председателем.

Через несколько минут перед ними выросла черная неуклюжая масса построек.

— Пришли. Погоди тут.

Председатель исчез в потемках. Долго кругом было тихо. Федор зарядил браунинг. Открыл кобур нагана. Прислушался.

Вблизи послышались приглушенные голоса. Захрустел песок под ногами.

— Товарищ, где ты? Ступай сюда.

Федор отправился на голос и в темноте увидел председателя с молодым парнем.

— Идем скорее, — шепнул председатель. — Племяш там лестницу ставит.

— А это кто? — спросил Федор.

— Это евоный сынок. Только ты помолчи.

Прошли двором среди темных построек. Как видно — в хлеву, замычала корова, заблеял барашек — и вновь все стихло. Вышли на улицу. На противоположной стороне стал виден могучий корпус больницы, светящийся сотнями окон. Немного в стороне от больницы помещался небольшой дом в один этаж, но ярко освещенный.

— Это штаб, — шепнул парень Федору.

— Ага! Хорошо.

На востоке небо стало светлеть. Кругом закукурекали петухи.

— Поспешай, товарищ, вот сюда.

Председатель тащил Федора к темному срубу с заколоченными дверями и оконными отверстиями. Над срубом вместо крыши торчали стропила. В теневой стороне сруба прислонилась лестница; возле нее стоял одетый в полушубок бородач.

— Полезай, товарищ, — сказал он глухим басом. — Развидняется уж. Ну, с богом.

Федор быстро забрался по лестнице наверх.

— Нашел дырку-то? — спрашивали снизу.

— Нашел.

— Ну, не бойся, сигай вниз — не высоко. А мы уж уйдем.

Послышались звуки удаляющихся шагов. Федор приблизился к краю стены, у которой стояла лестница. Посмотрел. Ни лестницы, никого из людей вокруг не было. Тогда он подошел к черному четырехугольному отверстию в потолке сруба. Ухватился руками за его края и прыгнул вниз… Пол оказался близко. Прежде всего он посмотрел в небольшие просветы между досками, которыми были заколочены окна. В просветах была хорошо видна площадь, больница и штаб. «Отличный наблюдательный пост, решил Федор. — Отсюда можно будет проследить, что делается в штабе и больнице. Будем ждать рассвета».

Оказывается, незаметно для себя Федор уснул. Разбудил его теплый солнечный луч, скользнувший по лицу. Федор сразу вскочил. «Заснул, кляча», — злобно выругал он сам себя. Быстро подбежал к окну на площадь. Посмотрел в щелку. На дворе был яркий летний день. Все сияло, искрилось и горело красками. Вдоль улицы и на площади было полно солдат и казаков. Федор вначале подумал, что это новое подкрепление противника. Но его поразил жалкий вид солдат. Оборванные, грязные, избитые, стояли они вдоль пыльной дороги. Испуганно озирались по сторонам. Ни на одном из них не было оружия.

«Э, да ведь это же пленные красноармейцы — догадался Федор. — Как это я не мог сообразить раньше».

Всего каких-нибудь 30 шагов отделяли его от пленных. Он ясно видел их серые лица.

Со всех сторон обступили пленных вооруженные казаки: низкорослые, бородатые, злобные. Несмотря на полуденную жару, казаки были одеты в теплые шерстяные бешметы, украшенные на плечах разноцветными погонами, и в зимние картузы и папахи. Дула винтовок торчали у них из-за спины. Сабли в поношенных ножнах болтались на боку.

В воздухе повисли злобная брань и язвительный смех. Казаки злорадно потешались.

— Довоевались, так вашу мать, — сердито шамкает седоусый, дряхлый, худой, как камышинка, казак-старик, серый от седых волос и до пыльных сапог. — Черти поганые, Христа продали. А, проклятые!

Старик трясет черной потрескавшейся шеей.

— Ось погодите, — басит его сосед, дюжий казак. — Ось мы вас, дохлых чертей, зараз порубаем на шашлыки. — И казак до половины обнажает клинок сабли.

— Плохи будут шашлыки, — острит третий гундосый казак. Ясно видит Федор в свою щелку его обезображенное оспою лицо и красный прыщ вместо носа. — Им Троцкий по одному хвосту тухлой селедки давал на день — так что они насквозь протухли селедкой.

— А тебе поди как плохо, — возражает дюжий казак. — Теперь, сам знаешь, пост, хотца солененького, так заместо рыбки и сойдут. — Казак потирает руки. Кругом смеются.

Пленные молчат и с безысходной тоскою смотрят вокруг.

«Как видно, не кормили уже несколько дней ребят, — думает Федор. Больно сжимается сердце.

У самого конца ряда пленных стоит рослый красноармеец, одетый в одни изорванные засаленные шаровары. Он весь в синяках и кровоподтеках. Особенно избито лицо. Он с завистью смотрел на стоявшего неподалеку молодцоватого казака- щеголя.

«Чего это он так смотрит на него? Уж не завидует ли он его одежде», — думает Федор. Казак одет в синий бешмет» поверх бешмета вьется пояс в серебряных бляхах, во рту у казака дымится большая серебряная трубка.