Александр Грачев - Первая просека

— Но неужели же неизвестно товарищу Сталину, что арестовывают невинных людей? — воскликнула Леля.

— Я думаю, что неизвестно, — отвечал Захар, — иначе бы этого не произошло.

— Ну так вот, — доверительно сказала Леля, — я написала ему письмо. Все расписала, как есть, чистую правду. А зашла к вам вот зачем. — Леля потупилась. — Меня выселяют из квартиры. Подумайте и скажите, пустите или нет к себе жить?

— Тут и думать нечего! — в один голос отвечали Захар и Настенька.

— Спасибо, дорогие. — У Лели заблестели слезы, она вытерла их ладонью. — А как у вас с деньгами?

— На месяц растянем, — отвечала Настенька, — а дальше сами еще не знаем, что будет…

— У меня есть тысяча сто рублей, — деловито сообщила Леля, — отпускные получила. Возьми, Настя, в общий котел.

Она решительно протянула Настеньке пачку розовых тридцаток.

— Думаю кое-что продать из барахла. Так что на первое время нам всем хватит. А дальше, пока будет все решаться, у меня такие планы: на базаре уже торгуют брусникой. Значит, созрела. Я там прилаталась к одной тетке, она знает хорошие ягодные места, и мы договорились вместе ездить с нею по ягоды. И буду тоже продавать на базаре… Стыдно? Ну, а что же делать? Не помирать же с голоду. Ты-то, Зоря, как думаешь?

Вместо него ответила Настенька — рассказала о планах Захара ехать на Нижний Амур.

— Зачем тебе рисковать? — возразила Леля. — Проездишь, истратишься и вернешься с пустой сумой. Я предлагаю, Зоря, такой план. Ведь в тайге тьма-тьмущая кедров. На базаре орешки по рублю стакан. А что, как отправиться тебе в тайгу? Ты только подумай: два мешка орехов — пятьсот рублей!

— Видно, не зря ты, Леля, столько лет в столовой проработала, — усмехнулся Захар, — торгашеский дух накрепко засел в тебе.

— Да при чем тут торгашеский дух? — возразила она. — Ты сам-то подумай: на работу не принимают, помощи никакой ниоткуда, так что же делать? А тут рядом верный заработок. Это же временно. Кто нас осудит за это? Вон аникановские мать и теща пропадают на базаре день-деньской. То мясом, то яичками, то огурцами торгуют. Ох, ребята, какие же бешеные деньги они загребают! А случись какая беда, война, голод — они же с нас шкуру снимут! И вот из такого гнезда отпрыск секретарем горкома комсомола!

— Он тут ни при чем, — с усмешкой заметил Захар. — Он же с ними не живет.

— Вот в том-то и дело, — согласилась Леля, — а то бы я завтра написала в газету.

— Боязно отпускать его в тайгу, — вздохнула Настенька. — А вдруг медведь наскочит?

— Господи! — возмутилась Леля. — Женщины ходят, а мужчину пускать боязно. У него небось и ружье еще цело? Да, Зоря?

— Да, лежит в кладовке.

— Ну вот. Ты же знаешь, Настя, что он убил однажды медведя?

— Знаю… Ну что ж, я не возражаю, пусть идет, — согласилась Настенька. — Ты-то сам как, Зоря?

— Пожалуй, надо попробовать. Это проще, чем ехать на Нижний Амур. Но надо у кого-то разузнать места, чтобы поближе. Да и о технике этого дела порасспросить.

— Да сходи к тому же Рудневу, Любашиному отцу, — посоветовала Леля. — Он же хорошо тебя знает, небось не скроет.

В тот же день Захар разыскал Любашу — она работала техником на строительстве. Он дождался ее у проходной в обеденный перерыв. Любаша мало изменилась: такая же стройная, с тем же персиковым румянцем на щеках, только резче стали черты лица, да взгляд сделался бойче и решительнее. Она с радостью встретила Захара.

— Давно я не видела тебя! Говорят, у тебя несчастье, Захар?

Он коротко рассказал о своей беде, спросил, где найти Никандра, стыдливо утаив причину своих розысков.

— Мы теперь отдельно живем, — сказала Любаша. — Но я знаю, что папаша в отпуске. Так что иди прямо в поселок.

Вскоре Захар входил в калитку двора, огороженного высоким дощатым забором. Он давно не бывал здесь, и за это время поселок разросся и занимал уже всю припойменную часть устья Силинки. В пестрой массе домиков выделялись три одинаковых дома, стоящих в ряд и срубленных по типу донских куреней. Один из них был Никандров. Захар понял, что два других — кузнецовский и аникановский.

Никандра он нашел в огороде — тот собирал созревшие помидоры.

— А-а, давненько не видались, паря. Ну, здравствуй, — приветствовал он Захара, и непонятно было, обрадовался он встрече или нет.

Никандр за эти годы погрузнел, отяжелел, на рыжей бороде заметно проступил пепел седины.

— Я к вам по небольшому делу, — сказал Захар. — Можно вас оторвать на минуту?

— А чего ж нельзя? Работа моя не к спеху.

Они уселись на крылечке, и Захар без обиняков рассказал Никандру о своей беде.

Тот внимательно слушал, сочувственно вздыхал.

— Что ж, как старому знакомцу, придется помочь, — сказал он. — Ты Бельго знаешь? Нанайское стойбище. Примерно двадцать километров отсюда. Ну вот, пониже того стойбища есть протока, она тебя приведет в озеро, одно оно там промеж сопок. Потом пойдешь на восток, на сопки. Там в двух примерно верстах и начинается кедрач. Темный кедрач! — воскликнул он. — Там и будешь собирать.

— А лодки у вас не найдется?

— Так у тебя и лодки нет? Худо, паря. Лодка-то у меня есть, но скоро подойдет кета, поплавать с сеткой маленько планую.

— До кеты еще две недели, а мне хотя бы на одну.

— За одну неделю ты не управишься, — возразил Никандр. — Уж ехать, так чтоб набить шишек вдоволь. Однако давай уговоримся: через десять дней пригонишь?

— Пригоню.

— Тебе верю. Бери лодку. В случае чего — поквитаемся.

— Я в долгу не останусь.

Никандр посоветовал Захару прихватить лист жести, пробитый дырками — решето, чтобы просеивать орехи после того, как шишки будут обожжены на костре и обмолочены палкой.

На другое утро Настенька и Никандр проводили Захара до лодки, помогли донести запас харчей и снаряжение: скатанный в трубку лист жести, одеяло, топор, ружье, чайник, котелок и всякий иной скарб.

— Ночевать-то как будешь? — спросил Никандр.

— Обычно, у костра.

— А полог у тебя есть?

— Нету.

— Вот видишь, как ты… А дождь пойдет? Давай-ка манатки, а сам беги ко мне в дом, пускай мать тебе даст мой полог. Старенький он, но от дождя прикроет.

На озере погода казалась вроде тихой, но когда Захар выбрался на Амур, там гуляла довольно высокая волна. Ветер дул с верховий и помогал Захару.

От Комсомольска до Бельго вниз по течению Амура — двадцать километров. Захар изрядно отмахал руки, пока очутился против стойбища. Цепочкой убогих избенок вытянулось оно по голой песчаной бровке правобережья. За ним — широкая котловина, а дальше крутые склоны сопок, одетые в мрачную зелень хвойных лесов.

Миновав стойбище, Захар скоро увидел неширокую проточку, уходящую по тальниковому коридору. Вскоре протока сделала крутой изгиб — и вот оно, озеро, широкое, во всю котловину, спокойное, гладкое; в его зеркале отражались все мрачные тона тайги.