Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк

— Ну, шагом марш, а то арестуем! — уже угрожающе скомандовал Хлуденев и вдруг повалился прямо на Фросю. Она едва успела отскочить — так он бухнулся наземь. Кто-то метнулся прочь по улице, второй милицейский с криком: «Стой! Стой!» затопал следом, на ходу доставая револьвер. Но тут Лешка, не будь прост, окатил его водой сзади, а когда тот шарахнулся от неожиданности, кинулся ему под ноги, сбил и, разом вскочив, побежал по неровному прогалу между избушками и землянками, петляя, как заяц, чтобы не подстрелили. И еще два юрких подростка вывернулись из-за угла и бросились за Лешкой к заводу, в сторону города, отчаянно вопя: «Украли, жандармов украли!»

Хлуденев поднялся и по привычке поспешил скорым шагом за нарушителями порядка, но, заметив их резвость, припустил тяжелой рысью, как настеганный битюг, громыхая сапожищами и оглядываясь на своего напарника:

— Не стреляй, черт!.. Братишка там!

В конце улочки — отголоском женский крик, а потом уже дружный, слитный:

— Украли! Воры! Держите, держите, держите-е!

Фрося опомнилась, подняла пустое Лешкино ведро и вернулась к колодцу. Опасность, похоже, миновала. Теперь милиционеры-жандармы бегут на другой край Нахаловки, а их еще будут подстегивать криками, сбивать с толку. Здесь народ не сидит за ставнями на болтах, как в зажиточных кварталах, где под окнами убьют, и никто не выглянет. Нахаловцы-то знают, отчего кое-кому ночью не спится. Воровать? Да что тут воровать-то? Если девку красивую, так в это время она только по доброй воле за калиточку выйдет.

Нервный смех охватил Фросю после испытанного страха. Как они растянулись оба! Но кто же сбил с ног Игната Хлуденева?

Можно было свободно вздохнуть и без опаски идти к своему новому жилищу. Теперь оно будет закончено наверняка, потому что милицейские не отступятся от погони за теми, кто оскорбил их «при исполнении долга службы». Но Лешка моложе их, и тот смельчак, который сбил с ног Хлуденева, тоже, должно быть, молодой рабочий из местных жителей. Они легко заманят осатаневших от злости бывших городовых к вокзалу, где скроются в каком-нибудь лесном складе, а скорее всего уведут их к ямам кирпичных заводов, где можно и днем на глазах у ищеек провалиться сквозь землю.

«Почему нам так трудно все достается? Ведь надо же людям иметь крышу над головой! Суслик мордастый, крот-слепыш и те спокойней живут, настоящие скиты у них под землей со всякими ходами-переходами», — думала Фрося, шагая по извилистому закоулку, поглядывая на начинавшее светлеть небо (спасибо, дождь не собрался, хотя и накрапывало после полуночи!), на смутно розовевший под чернотой туч краешек на востоке — предвестие солнечного дня.

Отец, братья и другие рабочие шумят: вот революция, свобода должна быть, права трудовому народу, толкуют о мире, о земле… А где это все? Третий месяц страна без царя, но, кроме громких споров на митингах, ничего нового не появилось в жизни. Несколько раз была она с Виркой Сивожелезовой и братьями на городских собраниях, слушала ораторов. Потом вместе с Виркой принималась тихонько обсуждать наряды дам и барышень, посмеивалась над услужливыми кавалерами, высматривала, нет ли где Нестора.

— С вами ходить только в цирк да на рынок! — сердился Харитон. — Никакой у вас политической сознательности.

Митя относился мягче, дружественнее.

— Ты поняла, что говорил этот гражданин? — спросил он сестру после двухчасовой речи знаменитого в городе оратора эсера Барановского, того самого, из-за которого шел спор у отца с Харитоном.

— Поняла. По-русски ведь говорил.

Но когда Митя попытался выяснить, что именно она поняла, то, к обоюдному конфузу, оказалось: громкая речь вожака оренбургских эсеров, построенная по всем правилам ораторского искусства, ни одной фразой не зацепилась в сознании девушки.

— Может быть, я глупая, — искренне огорчилась Фрося.

— Не-ет! — Митя покачал головой, в глазах его зажглись озорные светлячки, и он неожиданно признался: — У меня ведь тоже ни-че-го не осталось. Пожалуй, не зря честят Барановского большевики. Может, он понарошку так выступает: крутил, крутил, такие узоры навел, а хвать — пусто.

— Зачем же он на трибуну выходит? Батюшка в церкви, когда проповеди читает, будто сказку сказывает, само в душу западает.

И все-таки Фрося продолжала ходить на митинги и собрания, но Нестора так и не увидела. Наверно, он совсем не интересовался политикой.

В семье Наследовых этот интерес сказался пока только полным оскудением, поглотив все подсобные заработки. Вот надо переезжать в новую землянку, а даже табуретки купить не на что.

«Скоро тепло наступит, пойдем с маманей на сезонные, — подумала Фрося и остановилась переменить ведра. — Заработаем хоть немножко, а тогда…»

Что будет тогда, Фросе нетрудно представить. Конечно, пойдут в магазин. Долго будут ходить возле прилавков, поглаживая куски прочной «немки», тяжелые штуки драпа и полусукна, осторожно трогая шелковистые батисты да тонкие шерстяные ткани, при одном прикосновении к которым замирает сердца. Потом маманька, отвернувшись, достанет из-под верхних юбок надежно увязанные в платок, каторжным трудом добытые деньги, еще раз пересчитает их, вздохнет, и начнется свирепая торговля с приказчиком или хозяином, терпеливо караулящим каждую жертву.

«Заработать бы на платье из ташкентской кисеи, столешник купить, одеяло пикейное. Скорей бы влезть в новую землянку! Уж я там все вычищу, побелю, пол — глиной, чтобы ни трещинки». Занятая этими мыслями, Фрося обходила торчавшие бревна избяных углов, колья убогой городьбы, по высоте бугров угадывала крыши жилых землянок, и вдруг услышала — за нею кто-то бежал. Закричать? А если постовые нагрянут? Может быть, Лешка вернулся? Мальчишки не так топали бы.

Поборов страх, она обернулась. Если свой — хорошо, чужой — пусть себе бежит мимо.

Но сразу ее в жар бросило: сердце, забив тревогу совсем по-иному, подсказало: Нестор! Значит, он следил за нею и Лешкой!

Подбежав, он спросил, быстро дыша:

— Ловко я заставил постового пройтись носом по земле?

— Так это вы были? — Фрося поставила ведра, любовно всматриваясь в его лицо.

— Да. — Он легко перевел дыхание. — Я прятался у забора, пока не уронил калиточку (у вас тут все на живую нитку!), и любовался, как вы с дедушкой ходили мимо.

— С дедушкой? — Фрося чуть не расхохоталась, но, спохватясь, зажала рот обеими ладонями. — Это Лешка — наш сосед, — пояснила она тихонько, теперь боясь привлечь внимание своих людей. — Он еще подросток.

— То-то он улепетывал так прытко! Я подумал грешным делом: ничего себе нахаловские старики — на хлеба жалуются, а на ногу дюже резвые.

— Его не поймали? — обеспокоилась Фрося, вспомнив о тяжелых кулаках старшего Хлуденева.