Анатолий Дементьев - Прииск в тайге

— Черт бы побрал такую дорогу, — ругался ехавший впереди есаул. — Туман все поднимается, чтоб ему провалиться.

— Легче, мон шер, легче. Мы в руках божьих, а он не любит, когда поминают нечистую силу. Не лучше ли остановиться и подождать утра? Через полчаса будет темно.

— Где? — сердито спросил Вихорев. — На этих камнях?

— О, черт! — воскликнул Сомов.

— Не гневайте бога, — ядовито бросил есаул. — Что у вас?

— Упали очки, я ничего не вижу. Здесь того и гляди свалишься и сломаешь себе шею. Остановитесь, надо найти очки.

— В Златогорске купите новые. Эти все равно разбились.

Туман, поднимавшийся с озера, быстро затягивал горы. Снизу слабо доносился плеск невидимой воды.

— Давайте повернем обратно, — предложил инженер. В голосе его звучал страх. — При такой погоде ехать дальше — безумие.

— Не говорите ерунду. Обратный путь не легче. Сами выбрали дорогу и нечего теперь хныкать.

— Дело не в дороге. Если бы мы выехали часа на два-три раньше, то сейчас уже спускались бы в низину.

Есаул спешился, осторожно пошел вперед, ведя на поводу лошадь.

— Вы тоже слезайте, Андрей Антоныч.

— Если я слезу, то снова сесть уже не смогу.

Вихорев ничего не ответил, инженер все-таки слез.

Поднялся ветер. Сначала он дул слабо, но с каждой минутой крепчал, со свистом заметался среди нагромождения скал, подталкивал путников в спины. Лошади ржали, задирая головы, упирались и не хотели идти за людьми. То и дело из-под их копыт скатывались камни и падали в бездонную темноту.

— Николай Александрович, — дрожащим от страха голосом закричал Сомов, — я больше не могу. Давайте подождем утра.

— Что вы там орете?

— Давайте остановимся.

— Подите к дьяволу.

И снова они пошли вперед по самому карнизу скалы, почти ощупью, пробуя ногой каждый выступ, каждое углубление, тянули за собой упиравшихся лошадей. Вдруг жеребец есаула попятился, приседая на задние ноги. Большой камень качнулся и с грохотом упал, увлекая за собой мелкие камни. Тропа поползла, словно живые зашевелились гранитные глыбы, скатываясь и налетая одна на другую. Вороной не удержался, упал, потянув хозяина. Из пропасти долетел крик ужаса и замер в грохоте камней. Серая лошадь инженера испуганно и протяжно заржала, поднялась на дыбы, занеся копыта над головой человека. Сомов отпрянул, изогнувшись, пытался удержаться на краю обрыва, и сорвался. Догоняя хозяина, в темноту пропасти полетела серая лошадь.

…Плетнев шел всю ночь. К утру вышел на восточный берег озера, и когда совсем рассветало, стал вглядываться в землю, будто что-то искал.

— Здесь проехали, — пробормотал охотник увидев отпечатки лошадиных копыт. Мокрая земля хорошо сохранила следы, но потом на камнях они потерялись, лишь кое-где виднелась свежая царапина, оставленная подковой. Узкая тропа, по которой и днем-то было небезопасно ходить, забиралась все выше в горы. Плетнев остановился, лег на камни, подполз к обрыву и заглянул вниз. На дне пропасти виднелись серая и вороная лошади, а около них — две удивительно маленькие человеческие фигурки.

— Господи, прости! — прошептал побледневший охотник.

В Зареченске празднуют рождество. Приисковый поселок весь засыпало снегом. Местами сугробы поднялись до самых крыш. От избы к избе проложены узкие тропки. По этим тропкам с раннего утра бегают ребята — славельщики. В дырявые пимы набивается снег, сквозь худую одежонку пощипывает злой мороз, а ребятишки будто и не замечают того. Им и радостно, и боязно; знают, где и накормят, и сластей дадут, а где — погонят да еще собак натравят. У богатых зареченцев столы трещат от рождественской стряпни, а у бедняков и в праздник на столе чугун картошки, сваренной в мундире. Звенят на морозе голоса славельщиков, разрумянились щеки, ребята на бегу растирают снегом побелевшие носы. Из-за дальних гор поднялось розовое солнце, и засверкала, за-переливалась снежная пыль, зарумянились высокие сугробы. Взинь-взинь, вжик-вжик — скрипит под ногами ребятишек тугой, как крахмал, снег.

Отец Макарий ходит по поселку с псаломщиком Георгием. В каждой избе их привечают, прикладываются к кресту и почтительно слушают батюшкино пение.

— Рождество твое, Христе боже, наш… — басит отец Макарий, незаметно потирая ноющую поясницу. Он одряхлел, но не потерял еще богатырского вида. Сивая грива рассыпалась по широким плечам, голос — как из бочки. Псаломщик подтягивает ему тонким дребезжащим тенорком, шлепает мясистыми губами и что поет — не разберешь.

Мимо избы глухой бабки Феклисты отец Макарий прошел скорым шагом. Против самой бабки он ничего не имел: старуха исправно ходит в церковь, посильно жертвует на алтарь, а вот про ее постояльцев того не скажешь. Дунаев — известный безбожник, и Василий Топорков за ним потянулся. Соловей нахватался у ссыльного всякой дури и нос воротит от божьего храма. Никогда не простит этого отец Макарий ни Василию, ни безбожнику Григорию.

У Дунаева сегодня ради праздника собирались гости. Сама-то бабка Феклиста третий день лежит на печи, хворь на нее напала, поэтому хозяйничает Феня Ваганова. Она встречает гостей, готовит на стол закуски, поит больную старуху разными травяными отварами. Первым пришел песковоз Данила — высокий, как доска, плоский мужик с грустными синими глазами. Потом заявились кузнец Матвей Суханов — молодой парень, круглый сирота, Иван Будашкин — слесарь — золотые руки и бойкий Алексей Каргаполов — сын покойного Филата Каргаполова, очень похожий на отца. Дунаев научил Алексея вместе с другими поселковыми ребятами грамоте, и парня взяли на работу в контору. Грамотные люди «Компании» нужны, а в Зареченске их не густо.

На столе, покрытом старенькой, но чистой скатертью, расставлены тарелки с румяными пирогами и закусками, графинчики с настойками. Гости едят и пьют мало, больше заняты разговорами. Только что из Златогорска вернулся Топорков, и сейчас он рассказывал товарищам последние новости. В уездном городе рабочие устроили крупную забастовку сразу на трех заводах. Не работали больше недели и добились своего: администрация пошла на уступки. Руководил забастовкой большевистский комитет.

— Златогорские товарищи листовки дали, — продолжал Топорков, доставая бумагу, сложенную в несколько раз. — Просили раздать нашим рабочим.

— Почитай, — попросил молчаливый Данила.

Василий откашлялся и начал читать. Внезапно входная дверь широко распахнулась. На пороге появился урядник Чернышев, зорко оглядел компанию и, расправив тараканьи усы, гаркнул на всю избу:

— С праздником Рождеством Христовым!

Феня подлетела к нему со стаканом в руке, поклонилась.

— И вас, Осип Кондратьич, с праздником.