Петр Замойский - Лапти

— Там, где для второй бригады взяло.

Кивнув на Фильку, стоявшего в сторонке, добавил:

— Там и бригадир и групповоды не такие…

Колхозники посмотрели на Фильку, досадливо заворчали. Митенька, помедлив, развернул кисет, захватил щепоть табаку и молча подал оторопевшему Митрохе. Тот подставил дрожащую ладонь, крепко зажал и без оглядки, не сказав даже «спасибо», побежал прочь. За ним, опережая друг друга, бросились несколько человек.

Митроха лег на траву животом, вынул кисет и высыпал в него табак. Папироску свернул маленькую, затянулся, долго держал во рту дым, потом тонкой струйкой выпустил через ноздри.

— Никому не дам! — крикнул он. — Просите сами.

Опять принялись донимать Митеньку. Больше всех старался Лева. Урезонивал он и богом, и матерным словом, и детьми клялся, но Митенька засунул кисет в карман.

— Ужель не жалко нас?

— Жалко, только вот разобраться не могу.

— В чем?

— Как же? Вот вы, к примеру, колхозники — люди государственные, а я кто? И глядите: у меня — табак, у вас — пустые кисеты.

— Не дают, — всплакнул Лева.

— Требовать надо. Табак вам должен быть в удовольствие.

— Будем требовать. Коль не дадут, сеять завтра не поедем.

— Сеять не поедете? Ого! Да вас за это Бирюк Сотин оглоблей пришибет, а Бурдин хвосты обломает. Нет, поздно хватились.

И тронул лошадь.

Митроха, накурившись, глянул на дорогу.

— Братцы, — что есть силы закричал он, Бирюк едет!

Врассыпную бросились по степи ловить лошадей.

На жеребце Самолет, на беговых дрожках мчался к ним полевод Сотин.

Вечером с крыльца колхозного правления молча сошел человек. Возле церкви он встретился с Митенькой и Карпунькой Лобачевым.

— Заседание началось? — спросил его Митенька.

— Иди ты… — отругнулся Филька.

— Ага, видать, еще тебе попало?

Чукин подошел к Митеньке, схватил его за грудь.

— Зачем провел у нас время на пахоте? Зачем дразнил табаком? Хошь в морду?

— Нет, не хочу, — отказался Митенька.

Ругаясь, разошлись. Митенька с Карпунькой вошли в сени правления колхоза, постояли, пытаясь услышать, о чем идет разговор за дверью, но до них доносился только невнятный гул.

— Идти аль подождать? — спросил Карпунька.

— Чего ждать, иди.

Митенька отворил дверь и втолкнул Карпуньку в темную прихожую. Через некоторое время вошел и сам.

Заседание происходило в кабинете Бурдина. Дверь кабинета была открыта, и колхозники, сидевшие в прихожей, слышали все, что там говорилось. Митенька уселся на скамейке у окна и стал прислушиваться. Разговор шел о посеве мака, кукурузы. Никто не знал, как их сеять и на какой земле.

— Главное дело — мак, — говорил Сотин. — Кукуруза — та на силос пойдет. Ей не дозревать.

Митенька прижался к стене и слушал. Ом знал, что колхозу включено в план, кроме других хлебов, посеять еще пятнадцать гектаров маку, двадцать пять кукурузы да сто двадцать гороха. Горох хоть и сеяли в Леонидовке, но очень редко и то на риск.

«Сто двадцать, да двадцать пять, да пятнадцать… Это шестьдесят гектаров пыреем порастет», — сложил Митенька.

Тихонько попил воды и улыбнулся.

«Погодите, вас еще сою и рис заставят сеять».

Петька советовал Бурдину съездить в район и не уезжать оттуда до тех пор, пока не дадут агронома.

Во время отчета Селезнева по третьей бригаде к столу несмело протискался Карпунька и молча положил перед Бурдиным свернутое заявление. Отошел быстро, на ходу стукнувшись плечом о притолоку.

Третья бригада, организованная из третьего общества, отличалась от остальных тем, что в ней и лошадей было больше, и сельскохозяйственных орудий, и сбруя на подбор. Земли по норме было у них тоже больше, чем в других обществах, не считая еще тайно арендованной. Третья бригада шла в севе передом, но, несмотря на это, к ней все время было настороженное отношение. Особенно к бригадиру Селезневу. Бригадир Селезнев говорил витиевато, в речь свою вставлял нередко слова, вычитанные из газет или услышанные в районе. Он, например, не говорил «зерно», а «злак», не говорил «рожь, овес, подсолнух», а «ржаные культуры и масличные культуры». Жатва у него — «косовица».

Вот и сейчас говорил он о работе своей бригады медленно, подолгу думая. У него уверенно спокойный голос, непринужденно вскинутая голова с прямым, без морщин, лбом, темно-русые волосы.

— В части засева культуры овса, — продолжал Селезнев, — то этих культур в данную пятидневку засеяно все сполна по календарному плану. Оставшое засеем по полученным мною от полевода нарядам раньше установленного по району срока сева… В части бобовых растений, то чечевицей уже покрыт участок возле Чуйкина куста, аналогичная культура бобов также посеяна у Жигалина ручья и выше Итальянского родника. В части пахоты и бороньбы под культуры проса, гречи и гороха, то пахота происходит правильно, бороньба идет в два следа, а завтра выезжает на просо вторая группа моей бригады… В части семенного материала и расходования на гектар, то я держусь строго по утвержденной инструкции, что могут подтвердить групповоды и ежедневные записи.

— Люди как расставлены? — спросил Бурдин.

— Касательно расстановки работающих единиц в группах, то я поступаю все время по указанию товарища полевода. Выдержанных становлю в одну цепь со слабыми, и первые буксируют вторых. Отставаний пока не наблюдается.

— Разъяснения о сдельщине провел?

— Данный вопрос прорабатывался мною не однажды. Я вел беседы, но пока на сдельщину склонности среди колхозных масс наблюсти не удалось.

— Невыходы на работу есть?

— В части невыходов отмечу: они, — если взять разрез пахоты и сева истекшей пятидневки, — существуют. И в этом вопросе оскорбительны показатели в сторону бедноты. Данная беднота игнорирует работу. Кстати, затронем личность гражданина Осипа Митрофанова в целом с семьей. Замечалось — ни он самолично, ни сын работы не имели. Причины во внимание принять затруднительно: у самого грыжа, а сын халатничает и, когда наряд ему вручают, неприлично изъясняется.

— С табаком волынка была?

Селезнев ответил не скоро:

— Только во второй группе имела место.

— Как уладили?

— Разъяснительной работой по части неизбежных трудностей в товарном ширпотребе.

Оглянувшись, тихо добавил:

— У нас также пущена была сплетня в вопросе о табаке.

— Что всем бригадам дали, а вашу обошли? — спросил Бурдин.

— Точно так. Заушники по части смуты активизировались.

— Не узнал — кто?

Митенька насторожился. Скажет Селезнев про своего родственника Евстигнея Буткова или промолчит? Селезнев еще раз оглянулся, шумно вздохнул, потом тихо ответил:

— В части раскрытия источника вредных слухов дознаться мне как-то не привелось.