Михаил Алексеев (Брыздников) - Девятьсот семнадцатый

— Так какие же указы, товарищ Сергеевский?

Поручик немного помолчал, мобилизуя в своей памяти все, что слышал и знал о большевистских идеях и лозунгах.

— Товарищи, — сказал он, — советская власть против войны, но нам угрожает опасность от империализма. Турки хотят итти на Москву. Вот советская власть просит вас продержаться здесь один-два месяца, пока подоспеет революционная армия. Они сменят вас. Думаю, что понятно.

— Понятно. Только мы с Баку говорили. Там ведь советская власть. И нам предложили сняться с фронта.

— Не может быть. Я сам был в Баку. Тут какая-то контрреволюционная махинация.

Члены комитета молчали.

— Товарищи, если не верите мне, пойдемте на радиостанцию и поговорим с Москвой или Питером.

— Да, надо пойти, — согласился с ним русобородый большевик.

— Тогда пойдемте. Давайте при мне решим этот вопрос. Я сегодня же должен буду выехать в Тифлис.

— Вам бы надо было с солдатами поговорить.

— Нет, не могу, не успею. В моем распоряжении два-три часа. А в Тифлисе очень неспокойно.

— Пошли на радио.

В будке, где помещался радиоприемник, стоял полумрак. Где-то неподалеку шумел электромотор.

— Кто дежурит? — спросил солдат-бородач, оказавшийся председателем бригадного комитета.

— Я дежурю, — ответил юркий человек в радионаушниках.

— Ага! А вы чего здесь, полковник?

— С обходом, как администратор.

— Так. Скажи, друг, с Москвой говорить можно?

— Можно. Как раз Москва принимает, — ответил человек в наушниках.

— Так вот спроси, — сказал председатель комитета и начал диктовать длинный вопрос, суть которого сводилась к основной мысли, верно ли, что Совнарком предлагает бригаде не сниматься, а выжидать.

Шло время, настукивал под умелыми пальцами радиопередатчик. Телеграфист бросал односложные восклицания вроде: наострил, поймал, слышит, обещают через пять минут дать ответ.

В промежутке ожидания Сергеев, сделав серьезное лицо, спросил у председателя комитета:

— Что за полковник?

— Наш командир.

— Не из контры?

— Как будто нет. Да ведь на офицера надеяться нельзя.

— С вами держит контакт?

— Ничего. Обходительный. Только мы не особенно ему доверяем.

— Это хорошо. Я с ним поговорю.

Сергеев подошел к серому от волнения Преображенскому.

— Здравствуйте, товарищ. Я уполномоченный Совнаркома.

— Сердечно рад.

— Надеюсь, вы не против советской власти?

— Конечно, нет, я сам революционер.

Сергеев оглянулся. Члены комитета совещались между собой и на них не обращали внимания.

— Телеграфист свой? — уже шопотом спросил он.

— Да.

— Деньги взял?

— Взял.

— Текст ответа у него?

— Да, но мы рискуем. Нужно бежать.

— Пустяки. Выдержка, Ксандр Феоктистович. Через два часа отправьте моего секретаря верхом по дороге в Б.

Бледный, как стена, телеграфист, вдруг крикнул: — Отвечают!

Все сгрудились у аппарата.

— Вот ответ.

Председатель комитета прочитал вслух:

«Н-ский бригадный комитет. Совнарком предлагает держаться. Выслан уполномоченный. Согласуйтесь с ним. Ленин».

Председатель снова поскреб пятерней свою бороду и процедил сквозь зубы:

— Хорошо. Пошли в комитет. Там обо всем поговорим.

…Сергееву с трудом удалось уговорить комитет действовать так, как он договорился с английским консулом. Покончив с делом, он тут же, в сопровождении председателя, спешно отправился верхом по дороге в Б. Ему предлагали охрану, но он отказался.

У самой окраины местечка Сергеев настороженно оглянулся. У дома, над которым развевался лазаретный флаг красного креста, стояла женщина в косынке сестры. Поручик вздрогнул.

— Чернышева, — прошептали его губы. — Так и есть. Узнала или нет? Еще провалит. Нужно не подать вида.

Сергеев задержал лошадь на месте и сказал, обращаясь к провожатому:

— Мне нужно спешить, прощай, товарищ.

Председатель пожал ему руку и отъехал.

Сергеев облегченно вздохнул, ударил плеткой скакуна. Тот помчал его вихрем. Верстах в десяти от местечка он нагнал Баратову. Съехавшись, они обменялись радостными улыбками.

— Значит, все благополучно, Витенька?

— Да, все хорошо. Но это предприятие пустое. Одна сотая часть работы. Теперь в Б. — дополучим фунты и на Кубань.

— Ужасно по железной дороге, — духота, солдатский навоз.

— Нас эта чаша минет. Проберемся к Тифлису, а там по Военно-Грузинской во Владикавказ.

— А не опасно?

— Ерунда. Поедем с попутчиками, и консул даст нам охрану. Нас ждут целых сорок организаций. Мой знак — восстанут казаки под руководством офицеров. Начнем с Екатеринодара. Бедняга Филимонов. Он там. Ирка, буду я полковником?

— Будешь, милый.

— А генералом?

— Всем будешь. У тебя большие задатки быть крупным полководцем.

— Ира, как мне хочется быть генералом!

— И будешь.

— Давай галопом. Так мы целую вечность будем в пути. А впереди нас ждет карьера, верно, Ира, карьера. Как я мечтал всегда стать выше всех окружающих. Во имя этого я бросил музыку. Во имя моего идеала я готов на все, на все. Ну-ка, помчались вперед к славе и власти.

В городе Б. они задержались ровно столько временя, сколько потребовалось для получения денег из консульства и найма слуги. В качестве последнего Сергееву порекомендовали одного бывшего солдата. По отзыву самого консула, — человека преданного, далекого от политики и способного на все.

Перед самым отъездом в Тифлис этот человек пришел к Сергееву в номер договариваться об условиях работы.

— Какой потешный, — смеясь, воскликнула Баратова.

Вошедший имел вид игрушечного Ваньки-встаньки. Оттопыренные губы, тупое, деревянное выражение лица, крохотные подвижные глаза, соломенной копной давно не стриженные волосы.

— Здравствуйте, — сказал вошедший и, наступив себе на ногу, остановился у дверей. Затем, помолчав, поклонился боком с таким видом, точно у него болела шея.

— Здравствуйте, — повторил он, — я пришел к вам наниматься.

— Как фамилия?

— Дума.

— Зовут?

— Федул.

— А на что ты способен, Федул?

— На все способен, — ответил Дума и почему-то глубоко вздохнул.

— На все? А молчать умеешь?

— Очень даже умею. Вот говорить не так…

— А большевиков любишь?

— Не… не люблю.

— А за что?

— Да они меня в острог засадили.

— За что же?

— Так, ни за что.

Дума скосил глаза на сторону.

— Потом отпустили?

— Сам убег.

— Это хорошо. Так вот что, Федул Дума. Служба у меня будет тяжелая и много риску. Поедем бороться с большевиками? Понимаешь, за царя бороться.

— Это ничего. Согласны за царя.

— А если убьют?

— Меня? Нет, не убьют.

— Не боишься? Хорошо. Так вот, если будешь верой и правдой служить, будешь иметь много денег. А потом и офицером сделаю.