Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

— Оля! Оленька! — Викентий попытался поцеловать ее руку. — Милая моя! — Он постарался вложить в это обращение как можно больше теплоты. — Неужели тебе так противно то, что задумано мною? Ведь нельзя жить в ненависти, в страданиях!

— Да, так жить нельзя, — ответила Ольга Михайловна. — Но нельзя жить и так, как это написано в вашей книге. Это не жизнь. Это еще одна петля для народа. Я буду вашей женой, если вы снимете рясу и навсегда откажетесь от своих мыслей.

Викентий постоял около гамака и понуро побрел домой.

Лука Лукич был почитаем теперь в селе более, чем когда-либо. Оправившись от потрясений, вызванных поркой, потерей веры в один из главных устоев своего понимания мира — в справедливость царя, Лука Лукич занялся домашними делами. В них он нашел много упущений. Петр охладел к хозяйству, ждал подходящего часа, чтобы столковаться с Улусовым об аренде Каменного буерака и начать свое, независимое от деда предприятие.

Иван Лукич потихоньку угасал. По-прежнему канючил всем и всеми недовольный Семен. Ссорились снохи и дочери Луки Лукича и Ивана, втягивали в бабьи склоки зятьев. Прасковья по ночам жаловалась Петру на тяжкую долю в семействе и подбивала на раздел.

Не успев до суда сговориться с Улусовым насчет аренды каменоломни, Петр не оставил эту мысль. Своих денег у него не было, но в кармане лежали церковные деньги, доверенные Лукой Лукичом и предназначенные для выкупа кирпича. Задаток за кирпич Петр в свое время внес. Через месяц надо было принять весь кирпич и рассчитаться с поставщиком.

Петр поехал на завод и объявил хозяину, что попечитель еще не собрал всей суммы для полного расчета.

Заводчик согласился подождать, но предупредил, что через два месяца кирпич продаст на сторону, а задаток удержит как неустойку. На том и порешили.

Теперь можно было ехать к Улусову. Тот заломил за аренду ни с какой стороны не нужного ему Каменного буерака непомерную цену. Зная Петра, князек был совершенно уверен, что тот пойдет на любые условия.

Особым пунктом Улусов обязал Петра не брать на каменоломню никого из окрестных мужиков. Расчет у Никиты Модестовича был простой: начнут мужики ломать камень, значит, у них будет хлеб, а будет хлеб — никто из них не пожелает продавать Улусову на лето свои руки.

Не будет дешевых рук — имению лететь в трубу. Впрочем, этот пункт договора не беспокоил Петра. Своих мужиков прижимать боязно — характер их он знал, а с чужаками делай, что твоей душеньке угодно. Для пришлых Петр приготовил дубину в лице Карла Карловича Фрешера. Улусов перед судом действительно освободил его от управления имением. Петр взял немца приказчиком.

Улусов потребовал внести в счет договора половину арендной платы. Петр отказался. К исходу недели Улусов известил его, что какой-то кулак из соседнего села набивается на аренду и, ежели Петр не внесет деньги завтра, каменоломня не будет отдана ему.

Церковные средства перешли в карман Улусова, а договор в карман Петра.

«Два месяца, — рассуждал он, — срок немалый. Авось вывернусь! А и не вывернусь — ждал заводчик, подождет и еще. Кирпич товар неходкий, его не тотчас сбудешь».

Наконец-то Петр обрел крылья!

Мечта о собственном хозяйстве начала принимать реальные очертания. В представлении Петра собственность воплощалась в землю, и не просто в землю, а в сотнях десятин. Эти десятины надо приобрести; для приобретения нужны деньги, добыть деньги возможно только через каменоломню.

Когда жизнь в селе после известных событий снова вошла в свою будничную колею, Петр решил начать разработку камня. Рабочих он собрал быстро: немало было голых и нищих, готовых продать свои руки за гривенник в день, лишь бы быть сытыми. Однажды утром пришлые рабочие явились в каменоломню. Об этом тотчас узнали в Двориках. Начался скандал: кто-то пронюхал о тайном договоре Петра и Улусова. В буерак собралось чуть ли не все село.

Народ вопил: «Сжечь Улусова! Ищи Петьку! Бей Петьку!»

Петра не нашли. Тогда народ начал вытаскивать из каменоломни пришлых и выгонять их из буерака.

Рабочие ушли, а двориковские мужики собрали сходку, решили к буераку никого не подпускать, но и самим на ломание камня не становиться, пока Петр не надбавит цену и не прогонит Фрешера. Петр на уступки не пошел. Дело стало. Он с ужасом ждал появления кирпичного заводчика.

Прошло два месяца, прошло три… Однажды хозяин завода приехал к Луке Лукичу: Петра дома не было.

Можно себе представить, как Лука Лукич встретил поставщика кирпича! Он набросился на него с гневными упреками в задержке заказа.

Узнав, что кирпич готов и заводчик ждет заказчика для расплаты, Лука Лукич совсем взбеленился.

— Какой расплаты, мошенник? — зарычал он. — Ты что, ошалел? — Он был убежден, что за кирпич все заплачено, — так уверял его Петр, сваливший вину за задержку на заводчика.

Лука Лукич ушам своим не поверил, когда услышал правду о деньгах.

— Ладно, — сказал он, сдерживая ярость и не желая выносить сор из избы. — Ладно, почтенный, я разберусь, а деньги тебе на этой же неделе предоставим.

Вечером, после ужина, Лука Лукич выгнал всех из старой избы, оставив одного Петра.

— Ну, ворюга, — без околичностей приступая к делу, сказал он, — где деньги?

— Какие деньги? — Петр сделал удивленное лицо.

Лука Лукич с трепетом принял от мира деньги. Он отдал их своему внуку, хозяйственному, степенному Петьке, которого ценил за пристрастие к порядку. Еще никто из его отпрысков не был замечен даже в самом малом воровстве. Ребятишек нещадно пороли, если дознавались, что они украли хоть единое яблоко из чужого сада. И вот надежнейший член семьи совершил кражу.

— Куда ты их дел? — хрипя от сдерживаемого гнева, допрашивал внука Лука Лукич. — Тебе запираться не к чему, тут был заводчик, мне все известно. Где деньги?

Петр пододвинулся поближе к двери. Лука Лукич, заметив его движение, запер дверь на крюк и снял со стены сыромятный ремень от чересседельника.

— Молчишь, разбойник? Я тебе, волку, говорил, я тебя упреждал: хоть грош украдешь из тех денег, по селу на вожжах проведу, перед всем миром ославлю, глаза ни на кого не подымешь! Но не буду я того делать, позора боюсь. Не твоего, подлец, — ты на все семейство охулку положил. А семейство для меня ныне — второй после господа кирпич. И с тобой по-своему разделаюсь. Когда вылежишься, в тот же час деньги вернешь. А если и тогда не вернешь — ходить тебе на вожжах по селу!

Силен был Петр, мертвой хваткой могли сжать человека его длинные обезьяньи руки. Но что его руки в сравнении с могучей десницей деда!

В полнейшем молчании происходила борьба старого, костистого деда и молодого, увертливого внука.