Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

— Прости! — проникновенно сказал Лука Лукич. — Нечаянно вырвалось насчет смеха над моей верой. По злобе моей окаянной. Сам злое думаю и в людях норовлю только злое видеть.

Ольга Михайловна положила руку на его заскорузлые пальцы. Лука Лукич успокоился. Слеза скатилась по бородке, он вытер ее.

— Вы, значит, к мощам святого Серафима едете? — спросил Алексей Петрович, чтобы сказать хоть что-нибудь; молчание длилось слишком долго.

— Болящего сына везу. Может, простит мне господь мои прегрешения — исцелит Ивана. Верую и молюсь! — Лука Лукич осенил себя крестным знамением.

— Что ж, — заметил Алексей Петрович, — вера или уверенность всегда приводит человека к той цели, к которой он идет.

— Мудрые твои слова, Алеша! — просиял Лука Лукич. — Я вот верую, что господь и сына моего на ноги поставит, и с Руси матушки снимет ее злые хворобы.

— Но и человек, Лука Лукич, не должен сидеть сложа руки и ждать, когда бог вылечит наши хворобы, — осторожно вмешалась в разговор Ольга Михайловна.

— Верно, голубушка. Господь над миром, но ведь мы то в миру. У господа своя работа и свои заботы, у нас — свои.

— Что Петр Иванович? — мимоходом спросила Ольга Михайловна.

— Злобен, Ольга Михайловна, ох, злобен!.. Пер напротёс, ан не вышло! Здоровенный камушек выбили из-под Петьки! — Нескрываемое злорадство прозвучало в голосе Луки Лукича. — Оно и верно, не на каждом камне строй дом свой. Хоть имя Петр, как я от попа слышал, означает «камень», но и камень в песке тонет. На песке строит Петр дом свой, — горестно покачивая головой, окончил Лука Лукич. — Человеческой бедой зовется этот песок. Не будет ему счастья, попомни мои слова… — Он встал, поклонился Ольге Михайловне.

— Будь здорова, голубушка. Будь здоров, Алеша, пора мне. Выеду чем свет. Чего вам пожелать-то по-стариковски? — И с хитринкой улыбнулся. — Счастья вам обоим, вот мое душевное вам пожелание.

Алексей Петрович сразу стал очень серьезным, а Ольга Михайловна покраснела.

Они вышли проводить Луку Лукича.

Высоко в небе светилась луна. Тихо было в селе, изредка где-то тявкала спросонья собачонка, да листья, не наговорившись за день, шуршали в ночи. Лунный свет играл в яблоневых ветвях, тень от церкви падала на дорогу.

У ворот попрощались еще раз; Лука Лукич ушел.

Ольга Михайловна и Алексей Петрович присели на скамейку около калитки.

— И сколько вот таких едут и шагают сейчас в Саров! — вырвалось у Ольги Михайловны. — Несчастные люди… Тешатся призрачной надеждой…

— Туда едут и те, кто обманывает и кто будет жестоко наказан за этот обман, — сказал Алексей Петрович. — Ведь не может же быть, Ольга Михайловна, чтобы мы вечно жили в обмане. Ведь будет же и ему конец!

— Не знаю, не знаю… Человек часто обманывает себя сам. — Она вспомнила свое увлечение Викентием. — Ужасно, когда обманывают человека, но еще ужаснее, когда он сам обманывает себя! — И, круто меняя разговор, спросила: — Вам не жаль уезжать из Козлова? Все-таки город.

— И рад бы не уезжать, да приходится. Впрочем, ничто меня там не держало. Полтора года — срок небольшой. Друзей за это время, кроме одного, завести не успел, жениться не удосужился, родных нет. Я нижегородец.

— Вот откуда у вас это оканье! — заметила Ольга Михайловна. «Выслали из Козлова… — подумала она. — За что? Кто знает! Нет, с ним надо поосторожнее…»

— Мои родичи — потомственные волгари, — продолжал Алексей Петрович. — Отец служил механиком на Сормовском заводе, дед бакенщиком, а меня захотели сделать ученым человеком. — Он помолчал. — Отец помер шесть лет назад, следом умерла мать. Я у них был один. Теперь совсем бобыль, — добавил он с грустью.

— Как и я, — заметила Ольга Михайловна. — Без родных и друзей.

— Да, если не считать кое-кого из здешних крестьян. Моя близкая подруга, дочь бывшего здешнего священника Викентия Глебова…

— Это не тот ли самый Глебов, который так печально прославился своими примиренческими затеями? — перебил ее Алексей Петрович.

— Он, — коротко сказала Ольга Михайловна. — Теперь его услали на послух в Саров. С его дочерью мы были очень близки… И с ней и с ее мужем. Но они работают где-то на Волге, я давно их не видела.

Ольга Михайловна зябко повела плечами. Алексей Петрович предложил ей тужурку. Она не отказалась — лень было подниматься и идти домой за жакеткой.

— Одного человека я успел сильно полюбить в Козлове, — сказал Алексей Петрович. — Мы дружили с ним… Вы не слышали такой фамилии — Мичурин?

— Нет.

— Садовод, ученый… Нет, все не то. Как-нибудь расскажу. У него сад, бесценная коллекция чуть ли не со всего света. На гроши поддерживает его. — Алексей Петрович помолчал. — Страшно и стыдно думать, что в этого саровского чудотворца будут всажены миллионы, а Мичурин, который на глазах у всех творит чудеса и мог бы возвеличить Россию, не смеет заикнуться о помощи из казны.

Ольга Михайловна снова искоса посмотрела на Алексея Петровича и с деланным равнодушием обронила:

— Странные вещи вы рассказываете.

— А я это вот к чему… Как-то Мичурин сказал: «Алеша, — он тоже меня звал Алешей, — мы, — сказал он, — не можем ждать милостей от природы; взять их у нее — вот наша задача».

— Мы вообще не можем ждать милостей от кого бы то ни было, — пылко проговорила Ольга Михайловна. — Он прав, ваш Мичурин! Мы должны взять все милости, принадлежащие по праву человеку, и отдать ему.

— Силой взять! — добавил Алексей Петрович.

Ольга Михайловна тут же пожалела о своей излишней откровенности. Она знает этого человека всего несколько дней… Один бог ведает, кто он! В жизни у него, если верить словам, все просто. Слова смелые, глаза ясные. «Но ясные глаза были и у Викентия! Не всякому ясному взору верь, не каждое смелое слово принимай на веру…»

— И еще он сказал мне, — продолжал Алексей Петрович, — «Алеша, кто не идет вперед, тот неизбежно останется позади!» — Помолчав, он начал снова: — Будь другие порядки на нашей земле, великим человеком мог бы стать Мичурин! Мог бы… Но кто знает, будет ли…

Ольга Михайловна ничего не ответила; ее охватила дремота. Прокричали вторые петухи, чуть-чуть забелело небо на востоке, потом мгла окрасилась в розовый цвет. Он разливался все шире, но тут наползли сероватые тучки и заволокли багрянец восхода.

Все спало вокруг в предрассветной мути. Неподвижным был влажный теплый воздух… Грохот телеги нарушил молчаливое сонное царство — из ворот сторожевского двора выехала подвода: Лука Лукич отправлялся в путь.

— Однако надо хоть немного поспать, — Ольга Михайловна потянулась. — Лука Лукич уже выехал, — прибавила она тихо. — Поспите и вы.

— Нет, спать я не буду… Я сейчас попрощаюсь с вами, Ольга Михайловна. Через час я уйду из села.