Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

В этой буре народных голосов и мнений, во всеобщем волнении спокойным оставался только Лука Лукич. Он сидел недвижимый и думал спокойно и сосредоточенно: казалось, шум, вопли и ругань, раздававшиеся вокруг, не доходили до его слуха.

Ему стало ясно, что после слов Петра он уже не сможет жить с ним под одной крышей. Перед всем миром внук учинил донос на него и на Флегонта. Самое худшее, что мог сделать Петр, он сделал. В отношении Луки Лукича с семейством и со всем селом Петька замешал самое дорогое и сокровенное, что осталось у старика. Не то чтобы Лука Лукич безоговорочно одобрял линию жизни младшего сына. Но он знал, что все невзгоды, претерпеваемые Флегонтом, все муки и страдания, ссылка в Сибирь и каждый день, полный опасностей, скитание по белу свету без теплого угла к ночи — все это ради народа, ради его счастья. Много на свете людей ищут счастья для народа… Сам Лука Лукич жил в постоянных поисках его. Много путей к нему: у одного один, у другого — другой. Одним путем шел Лука Лукич, другим — поп Викентий, третьим идет Флегонт. Кто знает, может быть, путь, избранный Флегонтом, наилучший и наикратчайший к достижению того, о чем мечталось Луке Лукичу: чтоб сыт был народ, чтобы не было на свете обмана и несправедливости, чтобы отдали землю тем, кто поливал ее своим потом.

Он так углубился в свои думы, что не слышал, как умолк шум в народе и как снова заговорил Петр. Прошло немало времени, прежде чем до его сознания донеслись слова внука:

— …мало вам, отцы, той дани, которую наложили на село после бунта против начальства в прошлом году? А кто бунт начал, кто на него народ подбил? Флегонт, дядя наш! Он в яме, ровно зверь, прятался. Мы тогда ему поверили как олухи, следом за ним пошли. Старики, на чьих спинах начальство отыгралось? Флегонт дал тягу, а казацкие плети достались кому? У меня спина до сей поры в рубцах. Остановил тогда дед своего сына? Отговорил он его от того, чтобы не подымать голь перекатную против Микиты Модестыча? — Петр передохнул и снова громко заговорил: — А я еще и то скажу, старики. В прошлом году Флегонт поднял нашу голь перекатную на начальство. Теперь Флегонт за богатеев возьмется. Я сам слышал, как он говорил мужикам, что скоро, мол, всем «нахалам» полная крышка. Он и тутошние его дружки спят и видят, как бы Туголуковых, Акулининых и Зориных вчистую разорить и самим на их землях встать. И этого бунтовщика наш дед почитает за первеющего человека. Невмоготу нам с ним жить, ежели он заодно с бунтовщиками.

Андрей Андреевич скосил на Петра глаза, и тот увидел в них неистребимую ненависть и угрозу. Страшно стало ему, так страшно, как не бывало никогда. Петр съежился, пробормотал что-то невнятное и ушел из круга. К нему бочком протиснулся Никита Семенович и, жарко дыша в ухо, прошептал:

— Ну, Петенька, теперь поберегись. Теперь мы тебя, сукиного сына… — и, не докончив, плюнул и отошел.

Нахаловцы, устрашенные словами Петра, в мрачном молчании поглаживали бороды и вздыхали, подняв глаза к небесам, где медленно плыли облака.

Мир ждал, что скажет Лука Лукич.

Идя на сходку, он был полон решимости отстоять дом от разрухи. Он не хотел срама для семейства и вовсе не держал в мыслях сказать на сходке что-либо такое, что бы подкосило Петра в мнении всех мужиков: и богатых и бедных.

Внук первым ударил Луку Лукича, ударил в самое уязвимое место. Это была кровная обида. Не будучи злопамятным, Лука Лукич кровных обид никому не спускал. Он не простил обиду, нанесенную ему царем, не простил Викентия. Петр не рассчитывал, что дед в борьбе с ним пойдет на самое последнее.

Лука Лукич пошел око за око, зуб за зуб.

— Мир, — сказал он тихо, но все услышали его. — Народ! Я сколько жил, столько лет не выносил сора из своей избы. Я и на сходку шел, не думая класть позор на кого-нибудь из своего семейства. — Он помолчал и с решимостью сказал: — На раздел я ныне согласен, потому что с Петром, внуком моим, нам под одной крышей больше жить невмочь.

В народе произошло волнообразное движение, но никто не проронил ни слова.

— Однако упреждаю вас, отцы, выпускаете вы на волю-волюшку такого волка, какого отродясь на нашем селе не бывало.

Петра при этих словах передернуло.

— Долго я от вас кое-что таил, но теперь скажу, чтобы знали вы, какого злодея держал я в семействе. Он, отцы, на свои волчьи дела украл деньги, мне вами доверенные на построение храма. За это воровство был Петька мною бит без пощады. Может, припомните, три дня он не выходил из избы? Это он оттого не выходил, что я избил его чересседельником, отучая тем от воровства. И те рубцы на его злодейской спине не кем-нибудь, а мною оставлены, чтобы век помнил, как воровать чужое добро.

— Поклеп! — истошно закричал Петр. — Поклеп, отцы! — Он уже раскаивался в том, что начал свару с дедом. — Не было такого, старики. У-у, старый хрыч!.. — Он погрозил Луке Лукичу кулаком.

— Ты не очень-то размахивайся! — осадил его Фрол. — А то и мы на тебя размахнемся!..

— Старики, — завопил Андрей Андреевич, — да вы помните хоть единый случай, чтобы Лука Лукич нас обманул?

— Говори, говори, Лука! — раздались крики.

Лука Лукич перекрестился.

— Мир, не солгал я перед вами ни единым словом. Крест святой на том кладу. Эти деньги Петьке нужны были, чтобы взять у Микиты Модестыча в ренду каменоломню, где на него, на Петьку, люди за гроши ломали спины. А ну вспомни, Тимофеевич, вспомни и ты, Ларивон Михайлович, и ты, Пров Силыч. — Лука Лукич обращался то к одному нахаловскому богатею, то к другому. — Вспомните, прибегал к вам Петька просить взаймы денег?

— Прибегал, — сказал Туголуков. — Как перед богом, мир, прибегал! Только дать я ему тех денег не дал. Да и ты, кум, да и ты, сват, сказывали, будто Петька Сторожев у вас деньги просил.

И сват и кум подтвердили, что именно так оно и было.

— Ему, отцы, те деньги Иван Павлович дал, а давая, выторговал у Петьки место в Каменном буераке, где он еще один кабак поставил. А ну скажи, Иван!

Иван Павлович покаянным тоном признался, что точно, был такой уговор.

— С той поры и до сего дня внук мой Петька, — медленно продолжал Лука Лукич, — в лютой на меня злобе. Еще потому на меня он злобится, что я подбивал людей бросить каменоломню, пока он не прогонит из приказчиков нехристя и самого лютого нашего ворога Карлу Карлыча Фрешера.

— Слава богу, прогнали! — вставил Андрей Андреевич, и все зашумели, вспоминая, как они отплатили Фрешеру за его издевки.

— И та злоба, старики, пусть не сойду я с этого места, пусть разразит меня гром и убьет молния, внука моего Петьку чуть не довела до смертоубийства.