Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

Однажды, решив, что прятаться, пожалуй, довольно, Флегонт вспомнил совет Сидорыча, направился на Шлиссельбургский тракт. Работу он нашел удачную. Завод, о котором говорил Сидорыч, только что получил крупный заказ от правительства и по этому случаю расширялся и набирал рабочих.

Еще в Тамбове Сидорыч, прощаясь с Флегонтом, говорил ему:

— Вот в Питере мастеровой народ — не нашему чета. Там, брат, поднимается сильно могучая рать. Там за себя постоять умеют. Они через все огни и воды прошли, им сам черт не страшен! Среди них, знаешь, какие люди были? Ого!.. Ткач Алексеев, Халтурин… Не люди — горы араратские!

Слова Сидорыча запомнились Флегонту, и он внимательно наблюдал за своими соседями.

Вот этот старик — кто же его знает, может быть, он и Алексеева и Халтурина видел? Окружающие звали старика Апостолом и шепотком рассказывали, будто он был в дружбе с людьми, убившими царя Александра Второго.

Как он спасся от преследований, то никому не было известно. Почему и за что убили царя Александра? Мастеровые говорили, что убийство царей — дело бесполезное Флегонта поразил такой ответ, и он долго размышлял над ним.

Как то, осмелев, Флегонт подошел к Апостолу. Это странное имя назвал Флегонту Сидорыч. Сказав, кто посоветовал обратиться к нему, Флегонт выжидающе замолчал.

Могучий старик суровым взглядом уставился на него.

— Стало быть, все носят Сидорыча ветры по Руси-матушке? Тож, башковитый парень, коренной пролетарий. A ты грамоте учен?

Флегонт рассказал о беседах с Настасьей Филипповной, о прочитанных книгах.

— Да, парень, — заметил Апостол, — грамота, конечно, великая вещь, учись, пока ум молод. Но надо, чтобы душа не из одних книжек правду вычитывала, а чтобы из самой жизни добывала. Тогда и на смерть пойдешь, глазом не моргнешь. Только это я так, к слову. А ты учись, парень, если есть охота, — одно другому не помеха.

Чем Флегонт расположил к себе Апостола, неизвестно Может быть, рекомендация Сидорыча повлияла на старика, может быть, угадал Апостол во Флегонте человек, которым стоит заняться.

Несколько раз Апостол уходил с завода, поругавшись с начальством, под горячую руку он посылал ко всем чертям мастеров и директоров, потом опять появлялся в цехе и работал до новой бунтарской вспышки. Начальство ненавидело и ценило Апостола: за непревзойденное мастерство ему прощалось то, что никогда бы не сошло с рук обыкновенному рабочему. Любое неосторожное слово, малейшее недовольство заводскими порядками — и провинившегося немедленно выбрасывали за ворота.

Иногда за таких вступался Апостол, грозил уйти вместе с тем, кого выставляли вон.

Он многих выручил из беды, но благодарностей не терпел, и если кто из спасенных им приходил с изъявлением чувств, Апостол обрывал его на полуслове.

Приземистый, нескладный, с лицом, обезображенным оспой, с глазами колючими и дерзкими, резкий и неприветливый, он при первом знакомстве отталкивал от себя людей. Он ходил в легоньком пальто, в штиблетах, шапки никогда не носил.

Поговаривали, что сам он из тверских мужиков, но с деревней давно покончил счеты. Отчаявшись уговорить жену последовать за ним, он расстался с ней.

Апостол никогда не подтрунивал над привязанностью Флегонта к деревне. Он осторожно снимал с Флегонта шелуху предрассудков, мешавших парню стать настоящим пролетарием.

Флегонт нравился ему прямым, смелым взглядом и медлительностью, проистекающей от серьезности, но больше всего любил старик слушать песни Флегонта. В обеденный час, проглотив краюху хлеба и запив ее водой, Апостол начинал упрашивать Флегонта спеть что-нибудь «эдакое щипательное». К Апостолу присоединялись другие мастеровые; Флегонт пел, а старик плакал, нисколько не смущаясь обильных слез.

Флегонт подружился со многими из тех, с кем работал бок о бок, ходил к ним в гости, брал книжки, прилежно слушал рассказы приятелей о стачках и забастовках и мало-помалу стал «своим» среди них. Особенно возвысила его в мнении рабочих дружба с Апостолом: было известно, что Апостол дарил свою дружбу с большим разбором.

— Слышь, парень, — сказал ему однажды Апостол, — хочу я пойти на одно рисковое дело… Тут, брат, кровью пахнет, — и усмехнулся, а Флегонт с удивлением воззрился на старика: шутит он или в самом деле задумал что-то страшное?

— Кровью? Ты что, рехнулся?

— А вот слушай: есть у меня в селе жена и дети, — доверительно проговорил Апостол. — Я тут живу худо, а им и того хуже. Вот я и задумал: поеду в село и отравлю кулака. Вконец опутал он их долгами.

Он похлопал Флегонта по плечу, как бы давая понять, что это только шуточная угроза. Переходя на серьезный тон, Апостол добавил:

— Я тебе скажу, Флегонт, а ты слушай: кулак — лютый зверь, лютее любого начальства. Из кулака и новый помещик растет, и заводчик, и всякое начальство из него же произрастает. А сельские попы у них на веревочке. Что кулак подумает, то поп скажет.

Много дней раздумывал Флегонт над этими словами. «Поп и кулак одной масти, из одного теста… А вот отец Викентий? Он тоже не любит мироедов, добрейшая душа, хоть и не то из жизни выводит… А Таня? Она и вовсе против мироедов, хотя и поповская дочь».

В минуту откровенности Флегонт рассказал Апостолу об отце Викентии, о Тане.

— Ты о попах говорил, а как же этот? Теперь другое дело: я люблю его дочь. Вот и скажи, как мне быть? Из головы и из сердца выбросить ее не могу. Сделай милость, рассуди.

Апостол крякнул.

— Что ж, конечно, и среди попов попадаются такие, как ваш Только посматривай за ним, не натворил бы этот ваш добряк таких бед, каких самое злое начальство не выдумает… И проповеди его — вреднее их нет. Нам нужен не мир, а война за свои права. А дочка… Чтож! Поп — одно, поповна — другое. Многие поповские дети и дети дворян отдавали свои жизни за наше дело. Возьми хоть того же Плеханова. Сын помещика…

— Знаю, из наших, земляк…

— … за нас горой. Обман, парень, он вблизи-то виднее. Да, так-то! Если любишь, ничего тут зазорного нет. Но и о том подумай: пока с ней в умственности не сравняешься, не женись. Ей с тобой будет скучно, а тебе самого себя будет стыдно. Мозги у тебя свежие, дай им ход. Ты по воскресеньям, поди, по кабакам шляешься? А то пойдем, я тебе покажу Питер, порасскажу кое-что, может, пригодиться.

С тех пор почти каждое воскресенье они бродили по городу.

— Вот Зимний дворец, — говорил Апостол, — тут иной раз живет царь со своей челядью. В этом дворце Халтурин устроил взрыв. Ему не удалось — другим удастся. Царь это знает и спрятался в Гатчину. Немудрящий он царь, одно слово — дубинушка. Вот тут Гриневецкий убил царя Александра Второго. А тут шел подкоп, мостовую должны были взорвать, когда царь поедет. Здесь повесили декабристов. Слышал о таких?