Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Одиночество

Васильев внимательно слушал разговор. Фрол Петрович встрепенулся: «Батюшки! С самим Лениным разговоры разговаривает! Ну, посмотрим, что далее будет…»

— Да нет же, право, все хорошо, — улыбаясь, говорил меж тем Антонов-Овсеенко. — Да, слушаю, Владимир Ильич. — Лицо его стало серьезным. — Нет, порадовать вас пока ничем не могу. Напротив, огорчу… Да, это по поводу операции против Антонова, затеянной Орловским округом… К сожалению, вы правы, опять провалились с грохотом. Но об этом вам поступит подробное сообщение. Однако замечу: мы не ожидали, что Антонов и иже с ним такие хитрые и умные протобестии. Что? Нет, Владимир Ильич, пусть они послушаются доброго совета: мы тут пришли к выводу — только военными мерами никак не обойтись. Подробно свои соображения я сообщу чуточку позже. Нет, раньше весны, никак, никак!.. Да, понимаю, очень огорчительно, но что делать… Да, слушаю… Главное, Владимир Ильич, вот в чем: надо немедленно снять с губернии продразверстку.

Фрол Петрович подскочил на месте.

«Выходит, прав Листратка. Однако послушаем… Слово-то, видать, за Лениным…»

— Хорошо, обсудим. Да мы и не собирались делать это тяп-ляп! — Антонов-Овсеенко рассмеялся, а Фрол Петрович поник головой: «Видать, Ленин-то не очень насчет продразверстки ласков… Супротив них, выходит, пошел… Эк, горе!»

— Товарищ Васильев, Владимир Ильич, очень занят. Мне кажется, его не стоит срывать с места, а товарищ Немцов выедет к вам немедленно. Так… Так… Хорошо, отберу лично сегодня же, и они поедут вместе с товарищем Немцовым. Что на трудовом фронте?

Пока Антонов-Овсеенко слушал, что ему говорил Ленин, в кабинет вошел предчека Антонов. Антонов-Овсеенко, держа в правой руке телефонную трубку, левой поздоровался с предчека и кивком головы предложил ему сесть. Антонов протянул руку Васильеву и тяжело опустился в кресло. Он выглядел таким усталым, что Васильев, глядя на него, сокрушенно качал головой.

— До свидания, Владимир Ильич, будьте здоровы! — Антонов-Овсеенко положил трубку и обратился к Васильеву. — Товарищ Ленин просит, чтобы Немцов доложил Политбюро наши предложения насчет снятия продразверстки. Надо прислать с Немцовым в Москву к Ленину пять-шесть крестьян. Я займусь этим сам, а вы предупредите Немцова. Он где-то здесь. И поскорее возвращайтесь. Товарищ Баев, прошу обождать меня в приемной.

Когда Фрол Петрович вышел, Антонов-Овсеенко пристально посмотрел на измученного и усталого предчека.

— Плохие новости? Опять неприятность?

Нет, это связано с провалом последней операции, Владимир Александрович. Под Токаревкой нашли убитую лошадь. Пленный из штаба Антонова сказал, что она принадлежала начальнику антоновской контрразведки Юрину. В седельных сумках нашли кое-какие личные его вещи, Юрина, и вот это.

Предчека положил на стол лист бумаги со схемой операции Орловского военного округа.

— Странно! — пробормотал Антонов-Овсеенко, разглядывая документ на свет. — Водяные знаки… бумага, какой теперь не делают. Очевидно, это нарисовано кем-то, кто держит добрый запас старой бумаги, не полагаясь на нашу. — Он усмехнулся. — Рабочие, партийные работники, мелкая интеллигентская сошка отпадают. Это сделано в богатом доме, товарищ Антонов, я уверен. Такую бумагу покупали высшие чиновники, адвокаты… Я уже говорил вам, возьмите поглубже. Поищите автора этого документа среди военспецов, дворян, адвокатов…

— Слушаюсь.

— И не слишком огорчайтесь. Всему свое время.

— Это правильно, — мрачно заметил Антонов. — Но, знаете, Феликс Эдмундович таких вещей нам не прощает.

— За дело, за дело! — рассмеялся Антонов-Овсеенко. Уж как-нибудь мы умягчим Феликса.

— Спасибо! Но, кажется, ниточку вы нащупали…

В дверях показался Васильев.

— Поехали, — заторопился Антонов-Овсеенко, прощаясь с удрученным предчека, и вышел в приемную. — Дедушка! — окликнул он Фрола Петровича. — Ты не заснул ли?

— До сна ли мне! — сердито проворчал Фрол Петрович.

Антонов-Овсеенко надел шинель, и все вышли за ним.

В тюрьме еще было сотни две мужиков. Наведение справок, выяснение степени их участия в мятеже требовали немало времени. Сидел вместе с ними и Андрей Андреевич. Против него у следователя были тяжкие улики. Утверждает, будто самый бедный мужик в селе и вместе с тем признался, что был в антоновском комитете. Антонов, как выяснилось дальше, дал ему лошадь. Отступал от красных. Подозрительно настойчиво выяснял местонахождение штаба коммунистического отряда…

Чтобы установить доподлинную правду, надо было обратиться по месту жительства Андрея Андреевича, но Дворики заняты антоновцами. Могли бы помочь следователю двориковские мужики, захваченные в «плен», но они сидели в общей камере, а Андрей Андреевич в камере «активистов». Спросить о нем односельчан забыли, а когда Андрей Андреевич навел на эту мысль следователя, было уже поздно: двориковских мужиков отпустили. Забыл занятый тысячью дел о просьбе Листрата Антонов-Овсеенко.

И сидел бедняга, упорно твердя следователю, что он, того-этого, вовсе-вовсе безвинный, и обливался горючими слезами, вспоминая ребятишек.

Вместе с прочими подследственными его вызвали в камеру для свиданий, когда туда пришли Антонов-Овсеенко, Васильев и Фрол Петрович. Этот ахнул, увидев дружка. Тюрьма никого не украшает, а уж об Андрее Андреевиче что и говорить! И без того «ходячая жердь», как о нем говорили на селе, он в тюрьме совсем высох, почернел, глаза помертвели, движения стали вялыми; он едва ходил. Увидев Фрола Петровича, Андрей Андреевич зарыдал, бросился к нему, всхлипывая, расспрашивал о детишках. Фрол Петрович, сдерживая слезы, утешал его. Антонов-Овсеенко и Васильев молчали, пока длилась эта сцена, подлившая масла в пламя, бушевавшее в душе Фрола Петровича. Молчали и мужики, подавленные горем Андрея Андреевича. Потом он успокоился, и Антонов-Овсеенко начал неторопливый разговор. Посыпались жалобы, просьбы; Васильев записывал все, что говорили мужики. Андрей Андреевич бормотал нечленораздельно, с умоляющим видом поглядывая на Антонова-Овсеенко:

— Обманули меня, обманули… И кобыленку, того-этого… Дали и обратно увели… Ахти мне, горемычному! На печке пятеро ребят, под печкой стадо крысят! Как есть я самая распробедняцкая на селе душа…

Мужики не могли удержаться от смеха, а Васильев, улыбаясь, сказал:

— Да выпустим мы тебя, распробедняцкая душа… И всех вас выпустим.

Потом Антонов-Овсеенко начал рассказывать о делах в губернии, о том, как советская власть старается наладить порушенное хозяйство, упомянул о том, что продразверстку, вернее всего, с губернии вот-вот снимут.

Фрол Петрович, слушая Антонова-Овсеенко, вспоминал его разговор с Лениным.