Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Одиночество

…Ночью, совсем потерявшие остатки разума, они спустились вниз и, шатаясь, пробрались к амбару. Там вторые сутки ждали своей участи пленные коммунисты. Герман отпер амбар, зажег свечу в фонаре, висевшем у притолоки.

Пленные — их было пятеро: четверо мужчин и девушка-учительница — сбились в кучу и, тесно прижавшись друг к другу, ждали смерти.

Антонов, не целясь, выстрелил в угол. Девушка вскрикнула.

— Т-ты не можешь, — сказала Косова, ее шатало от самогонки. — Д-дай я!

Она прицелилась, маузер дал осечку, прицелилась еще раз…

Из угла выскочил чернявый, босой человек, в одном исподнем и крикнул:

— Палачи, убейте! — и рванул на себе рубашку.

Дрожащими руками Герман выхватил браунинг и выстрелил в белое пятно, человек упал и пополз в угол, к своим. Потом Косова и Антонов начали палить в живую, шевелящуюся, стонущую кучу.

И вдруг из нее начал вырастать человек…

Хватаясь за бревна, вставала девушка. Она обернулась к убийцам, колеблющийся свет упал на ее лицо, обагренное кровью.

Дико завизжала Косова; выронив маузер, она бросилась бежать; с безумным, перекосившимся от ужаса лицом пятился назад Герман; Антонов захрипел, метнулся к двери, упал и расшиб о косяк голову.

В амбар вбежали люди.

На заседании комитета, которое охранял усиленный наряд из личной охраны Антонова, присутствовало человек тридцать — вся верхушка восстания.

Сторожев, приглашенный на заседание, заметил, как ухаживали штабные за крестьянами — делегатами района. Антонов величал их по имени-отчеству, подвигал им лучшие блюда — на столе была расставлена закуска: баранина, студень, пиво. Важные, осанистые мироеды чинно разглаживали бороды, слушали бесстрастно речи и солидно помалкивали.

— Братцы, — начал с подъемом Шамов, — граждане! Вот этот человек, — он показал на Фирсова, тот сидел, словно каменный, ни на кого не глядя, — передал нам требование сложить оружие, кончить восстание.

Делегаты взволнованно переглянулись.

…за то ли мы боролись, чтобы сейчас сдаваться? Мы наших вождей знаем хорошо, они продали не одного человека. Но нас они с торгов не продадут, подавятся! Не нас они продают, а вас!

— Сволочи! — громко закричал бородач, одетый в богатую шубу.

Собравшиеся загалдели, зашумели, поднялись, обступили Фирсова, а тот молчал, с усмешкой наблюдая за переполохом.

Санфиров, глядя в одну точку, решал, куда податься, где найти правду. Но когда он подумал о том, что надо сдаваться, мурашки пробежали по его спине.

Нет, он хотел жить, а жить — значит воевать.

— Сволочи! — снова заорал тот же мужик в шубе. — Подняли нас, а теперь бросают. Александр Степаныч, с тобой мы! Нам от большевиков верная погибель, нам от ихних порядков разор. Веди полки! Сам на лошадь сяду, воевать до конца. Дай я тебя поцелую!

Мужики полезли к Антонову целоваться.

— Ну что, видал? — с нагловатым смешком обратился к Фирсову брат Антонова Димитрий. — Вот расскажи, что тут у нас слышал. Братец, гони их в шею, долго ты их кормил, долго они нашей кровью жили, теперь одни пойдем, веселей будет. Грабить так уж грабить…

Делегаты вдруг замолчали. Антонов злобно посмотрел на брата. Кто-то из крестьян обратился к Плужникову, голос его дрожал от негодования:

— Это кого же, не возьму в толк, хочет грабить Митрий Степаныч?

Делегаты загудели, сгрудились в кучу. Димитрий, пьяно ухмыляясь, сел. Фирсов зло улыбался; что-то шипел на ухо Антонову Шамов.

Антонов подошел к брату и, взяв его за шиворот, выставил вон.

— Глуп он, — угрюмо заметил Антонов, обращаясь к крестьянам, — молод. Вы простите его, прошу вас. Мы с вами теперь одной веревочкой связаны навек. До конца стоять буду. Эй, ты, передай там своим батькам: до последней капли воевать буду! Поломаю коммуну.

— Дурак! — презрительно бросил Фирсов.

— У меня две армии, — взбесился Антонов, — махну рукой — три будет! Кровью залью Россию, в крови большевиков перетоплю. И ваших батек туда же, подлецов, предателей! Продались Советам? Совесть забыли? Мужики, воевать будем, не сдавайтесь!

Мрачные делегаты молчали. Не прощаясь, они стали выходить из комнаты.

Фирсов весело смеялся, вздрагивая и вытирая пот. Рассвирепевший Сторожев подошел к нему, взял за ворот пиджака и встряхнул, как щенка.

— Будя смеяться-то, сука! — и, с силой грохнув Фирсова в угол, вышел.

Ранним весенним утром, когда тянулись по земле длинные тени и было еще прохладно, Листрат и Федька проскочили через антоновское село Ивановку к хутору Александра Кособокова.

Листрат смотрел на крутившегося в седле Федьку, на его ребячье лицо с сияющими глазами и вспоминал тот день, когда Федька уходил в красный отряд.

И вот который месяц служит парень в разведке, да так и не свыкся с будничной боевой жизнью. Эти холодные зори, отсидки в кустах, враждебные села и деревни, где за каждой ригой ждет смерть, были для Федьки такими же новыми, волнующими, как в первые дни; они заставляли сердце быстрее гнать молодую горячую кровь.

Листрат закурил и, озорно подмигнув, сказал:

— Ишь ты, темляк-то у тебя какой фасонный. Где достал?

Федька одернул ярко-красный темляк на укороченной шашке и солидно ответил:

— А темлячок, братец ты мой, достался мне недавно от одного бандюка. Ухлопали мы его с Чикиным. Хорош темлячок?

Листрат спрятал улыбку в усах и, выпустив облако дыма, заметил:

— Скажи, пожалуйста, что-то я — то не слышал, как вы с Чикиным бандита убили?

— То-то, не слышал, — ответил Федька. — Фасонный темлячок, а? А скажу тебе, братец мой, бандит этот не иначе Сторожева первый помощник. Уж я за ним гонялся, уж я гонялся!

— Да брешешь ты! — ухмыльнулся Листрат. — Брешешь, Федор Никитич! Тебе Оля Кособокова темляк сплела, а никакого такого бандита и не было.

Федька отвернулся и сердито ответил:

— Врут люди. Завидки берут, вот и врут.

Федька хотел что-то сказать еще, но из-за поворота внезапно вынырнул высокий, суровый, с седеющей бородой крестьянин, остановил разведчиков.

— Можно прикурить, служивые?

— Валяй прикуривай, Василий Васильевич, — придержал жеребца Листрат. — Не признал, что ли?

— А-а-а, Листрат Григорьевич! А я все думаю, будто обличье-то знакомое. Бороду ты сбрил, ан и не похож на себя стал.

Мужик говорил неторопливо, степенно поглаживая бороду.

— Ну, что? — спросил его Листрат. — Отдали тебе мельницу антоновцы?

— Отдали. Не дело, чтобы без хозяина оставалась мельница.

— Та-а-ак, — протянул Листрат. — Ну, поехали. Трогай, Федя.

— Куда же вы теперь направляетесь? — спросил мельник как бы невзначай.