Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

— В Москве мы с ними встретимся.

Я просил Ивана чаще вас навещать. И вас очень прошу — бывайте с ним. Это и вам на пользу, и ему тоже.

— Хорошо. — Лена снова поняла намек Сергея Ивановича.

— Ну, вот и все. Теперь долго не увидимся! — Сергей Иванович поднялся. — Приедете — города не узнаете. Сегодня комбинат закладываем. Там, глядишь, еще что-нибудь выдумаем. Биржу труда вчера сломали — биржа не нужна, а кирпич позарез нужен. Весной теплоцентраль заложим, торфа нашли черт знает сколько — на пятьсот лет хватит, хоть три теплоцентрали строй! А какие вагоны будем делать! Загляденье! Ей-богу, так бы и поехал вместе с вами в Москву учиться.

— Зачем вам?

— Как зачем? — всерьез удивился Сергей Иванович. — А вот меня тут, например, одни подлецы чуть не обманули. Такой расчет дали по торфу — хоть в гроб ложись. Сижу и глазами моргаю, чувствую — все к бесу.

— Всего не узнаешь, — улыбнулась Лена.

— Ну, все не все, а половину всего узнать можно. Стар стал, а то бы я вам показал! — Сергей Иванович подмигнул Лене и стал прощаться.

Виктор смотрел на Сторожева влюбленными глазами.

— До свиданья, Сергей Иванович, — сказал он очень тихо. — Я чувствую себя совсем хорошо.

— А может, поработаете здесь, в газете? — уже стоя на пороге, сказал Сергей Иванович.

— Кто меня возьмет! — отмахнулся Виктор. — Сын контрреволюционера…

— Ладно, подумаем! — Сергей Иванович ушел.

— Мы выздоравливаем, мальчик, мы будем здоровы! — прошептала Лена, обняла Виктора и крепко-крепко поцеловала его.

Виктор поправился… Уже был назначен день отъезда в Москву, и все вдруг изменилось в планах супругов Ховань.

Редактор газеты вызвал Виктора и предложил ему работу в газете.

Поначалу Виктор опешил.

— Но мы в Москву собрались…

— Собственно говоря, это не моя идея. Сергей Иванович рекомендовал вас. Сказал, что университет от вас никуда не убежит, а работа в редакции даст вам правильное понимание жизни. Это верно сказано, верно и точно.

— Я тоже так думаю… Но… мне посоветоваться надо. С женой посоветоваться.

— Разве ваша супруга не рассказала вам о ее разговоре с товарищем Сторожевым сегодня утром?

— Я не видел ее, она рано ушла. Думал — в магазин… А тут меня вызвали к вам.

— По-моему, ваша супруга правильно поняла предложение секретаря губкома и согласилась с ним.

— Ну, раз Лена согласилась!.. Она у меня умница… Конечно, я тоже… Большое спасибо. Действительно, это здорово!

— Тут одна деталь, товарищ Ховань. Мы не сможем печатать то, что вы будете писать, если вы не перемените фамилию… Она, извините, слишком тенденциозная. Я имею в виду вашего отца, его дела здесь и так далее. Надеюсь, вы поймете меня правильно.

— Да, конечно, но перемена фамилии… это так сложно.

— Я оговорился… Фамилию, разумеется, менять не стоит. Изобретите какой-нибудь псевдоним, позвучнее… и дело с концом.

— Это пустяки, это в три счета.

— Когда вы явитесь к нам?

— Когда хотите. Хоть завтра.

На следующий день Виктор пришел в редакцию и попросил отсрочить начало его работы в газете на неделю: жена хочет навестить отца. Он работает в Харькове. Там и ее брат. Они давно не виделись.

Редактор согласился.

— А как с псевдонимом?

— Если, скажем, Ветров?

— Пойдет.

Не мешкая, Виктор и Лена уехали в Харьков.

Петр Игнатьевич, тоскуя, ходил по пустынному дому.

Вот здесь росли дети, ссорились, играли, волновались, наполняли дом криком и смехом. Дети выросли, дети стали взрослыми, каждый из них нашел свой путь.

И вот их нет. Многих нет. Нет мадам, нет Софьи Карловны, — эта угасла как-то незаметно, свернулась в несколько дней.

Лев уехал.

Укатил в свою часть Джонни. Он-то заходил, бывало, к Петру Игнатьевичу — то за папиросами, то за спичками.

Не видно и Богородицу; говорят, отвезли в сумасшедший дом.

Петр Игнатьевич вздыхает, что-то шепчет себе под нос… Хоть бы пришел кто-нибудь. Да ведь некому прийти.

Андрей и Женя уехали в Харьков тотчас же, как окончилось дело Николая Ивановича и Кудрявцева.

Зеленецкий в Москве. Укатила с ним Юленька — не пропадать же ей в одиночестве.

Все разлетелись, все разъехались. И сенбернар Васька еле жив. Вовсе одряхлел старик, лежит целыми днями у печки, и в глазах его безысходная собачья печаль.

Петр Игнатьевич ходит по пустынному дому, хватается за сердце — одышка.

Он вспоминает слышанную когда-то иранскую пословицу: «Лучше идти, чем бежать, лучше стоять, чем идти, лучше сидеть, чем стоять, лучше лежать, чем сидеть, лучше спать, чем лежать, лучше умереть, чем спать».

Ну, что ж, в самом деле, лучше умереть. Скучно ему стало на этом свете.

Кончилась зима, наступила весна. И вот однажды к портному Рухлову пришли люди в военной форме. Они тщательно осматривали двор, заглянули в подвал, вызвали мастеров. Пришли водопроводчики, спустили из подвала воду. Военные нашли сгнившую наборную кассу и огарок свечи, — он стоял на прежнем месте.

Нашли и скелет Петровича.

Один из военных сказал Рухлову, что человек, живший здесь, — Лев Кагардэ, — был дрянной человек. Он утопил старика, он сделал много, очень много плохого.

Однажды в мастерскую Рухлова зашел Зеленецкий — он приехал за вещами Юли. Не успел Сергей Сергеевич переступить порога, как дверь снова завыла и пропустила Богданова. Он работал в Уваньском районном земотделе, работал так, как умел работать при желании: зарабатывал партийный билет.

Вопреки настояниям Сторожева и Алексея Силыча, члены контрольной комиссии, узнав, что Богданов «покушался на свою жизнь» и приняв его «предсмертную записку» за чистую монету, решили в последний раз испытать Богданова, дали ему возможность исправиться.

Богданов уехал в район и… занялся прежними делами. Впрочем, теперь конспирация была поставлена отлично.

Вожаки троцкистов передали своим единомышленникам приказ: идти на все, но в партии быть. И Богданов, выслуживаясь, лез из кожи, сохраняя в то же время мрачную и солидную внешность человека, достойно переносящего наказание за осознанные ошибки.

Первое время он скучал по Юленьке, потом нашел себе новую жену, обзавелся квартирой и друзьями.

Богданов частенько вспоминал о Льве. Черт его знает в конце концов, кто он был, куда исчез, в какой тюрьме сидит!

Вырвавшись однажды в Верхнереченск, он осторожно навел о Льве справки, ничего толком не узнал и решил сходить в мастерскую — Лев на прощанье сказал ему, что у портного Рухлова можно будет получать о нем кое-какие вести. Столкнувшись в дверях мастерской с Зеленецким, он пожал ему руку.

— Как живете? — спросил его Зеленецкий.

— Хорошо. А вы?

— Средне-с, средне-с!..