Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

Август, 18-е число.

Из Москвы приехал Коля Зорин. Он такой радостный, уверенный, у него масса, масса всяких новостей, без умолку рассказывает о Москве, расспрашивает меня, ругает за то, что я сижу здесь и не еду учиться. Как интересно он живет! У них там лекции, споры, дружба. Он задумал страшно интересное дело — искать среди дикорастущих растений такие, которые могли бы быть полезны человеку. Он ездил этим летом на Алтай, искал там травы и теперь будет исследовать их химический состав. Он говорит, что это преступление — не знать химического состава растений. Он даже привел мне пример: «Вот, Лена, — сказал он, поблескивая очками (он стал носить очки, и они ему страшно идут, делают его настоящим ученым), — на заводах есть инструментальные кладовые. Кладовщик знает каждый инструмент и место, где он лежит. Но он не знает и не обязан знать, для чего этот инструмент служит. Мы, ботаники, похожи на этого кладовщика; мы знаем все растения, умеем распределять их по видам и признакам, а различать по назначению не умеем. Но что простительно кладовщику, то непростительно ботанику. Мы должны знать, что может дать человеку каждое растение и как его заставить на человека работать». Господи, как все это интересно!

Коля читает газеты и следит за политикой. Он рассказал, что в вузах идет страшная борьба, троцкисты употребляют все усилия, чтобы оттянуть от партии молодежь. Но Коля говорит, что троцкистская «концепция» (как мне стыдно, я не знала, что значит это слово), что их «концепция» ложная, что они выражают волю враждебной стихии. Он говорит, что большевики абсолютно правы, когда говорят, что все общественное богатство должно принадлежать тем, кто трудится, и распределяться по принципу «от каждого по способности, каждому по труду». Мне так хочется все это понять!

Коля интересуется всем, но когда я завела речь о Льве, он оборвал меня и сказал, что Льва он не любит.

Вчера мы ходили с Колей гулять, и он признался мне, что был в меня влюблен, но «слава богу», как он сказал, — теперь он все «переборол». Н-да!.. Жаль! Затем он показал карточку девушки, очень хорошенькой и серьезной, и сказал, что это «она». Они учатся на одном курсе, вместе занимаются, и она тоже мечтает разводить сады в Заполярье.

Я завидую ей, этой девушке — вот! Завидую, хотя это и гадко! Как гнусно было у меня на душе после этого разговора! Каким отвратительным показался театр, вечные склоки, крики Максима, его любование собой, медовые речи Зеленецкого, все, все, вся эта жизнь. К чему она, зачем она, куда она ведет?

Сентябрь, 1-е число.

Сегодня я поймала взгляд Вити, брошенный на Женю, и поняла, что он еще любит ее. Виктор, заметив, что я застала его на «месте преступления», покраснел, был весь вечер необыкновенно ласков, а меня душило отчаяние. Я наговорила ему всяких вещей, резких, прямых, выложила все, что думала. Он испугался, потом оскорбился.

Мы разошлись поздно, и он на прощанье злобно сказал мне: «Ты знаешь — я Рюрикович. Не сделаться ли мне водопроводчиком или садовником, как твой Зорин?»

Я была ошарашена. Я впервые услышала от него такие слова. Витя, что же я наделала? Почему же я не видела всего этого, не замечала, не сторожила твоих дум?

Сентябрь, 2-е число.

Я слишком доверчива и все принимаю за чистую монету и верю людям больше, чем надо. И как много разочарований было у меня за мою маленькую жизнь, и как много, вероятно, их еще будет! Я думала, что знаю людей, что могу жить самостоятельно, что знаю жизнь (правда, больше из книг), считала себя умной. Оказывается, мне нужна помощь и поддержка…

Сентябрь, 4-е число.

Я откладываю деньги для поездки в Москву. Мое единственное желание — уехать учиться. Но очень и очень много причин, которые задерживают меня, и главные из них: болезнь папы и отсутствие денег. И все-таки я должна учиться. Была сегодня у девочек Степановых — они в будущем году кончают школу и радуются этому. А я только теперь поняла, как это грустно. Никогда уж больше не будешь решать задачу и ощущать огромную радость, когда решишь трудную, будто бы мир переворачиваешь или совершаешь большое дело. Прошла уже чудесная пора нашей жизни. Но будущее, я знаю, будет лучше.

…А пока у нас грустные новости. Премьера «Евгения Онегина» с треском провалилась. Ничто не помогло — ни реклама, ни афиши, ни подвалы Зеленецкого. Как он мне не нравится! Витя, следуя его советам, стал писать что-то совершенно невообразимое. В одном стихотворении он называет «любовь» чувством реакционным, требует чего-то «общего». Гнусно даже думать об этом.

Да, о спектакле. Он вышел мерзостный. Какая-то белиберда. Газета напечатала разносную рецензию; говорят, что ее написал сам редактор, который был на премьере. Мне хотелось подойти к нему и сказать: «Товарищ, зайдите к нам в театр, мы не знаем, куда нас ведут, мы запутались, укажите нам дорогу!»

Но я не подошла — пакостная робость! Газета потребовала убрать Максима; завтра он уезжает из города. Режиссером к нам назначили Зеленецкого. Еще лучше! Что они, слепы, что ли? В губоно нам отказали в деньгах, касса торгует из рук вон плохо. Что мы будем делать — не знаю.

Утром шестого сентября Виктор узнал, что Максим Турбаев покинул Верхнереченск. В полдень пришло письмо от московского издательства, куда, внемля советам Зеленецкого, Виктор послал свои рассказы. Издательство прислало уничтожающий ответ. Рассказы были названы «детскими». В рецензии употреблялись такие слова, как «словесная шелуха», «мучительные потуги выехать на неожиданных и надуманных ситуациях». Однако рецензент утверждал, что у автора имеются способности, и рекомендовал ему бросить «играть в сочинительство». Это было сумбурное и даже несколько развязное письмо, но в нем было много жестокой правды, и Виктор растерялся. Он зашел к Зеленецкому, но у того были неприятности в редакции, слушал он Виктора рассеянно.

Редактор, разойдясь с Зеленецким в оценке спектаклей «Зеленого круга» и окончательно потеряв в него веру, все же не решился совсем отказаться от его услуг; как-никак Сергей Сергеевич писал довольно хлестко. Спустя несколько дней после провала «Онегина» редактор вызвал к себе Зеленецкого и дал ему кипу актов, протоколов и других материалов, попросив на основе их написать статью о состоянии какого-то участка сельского хозяйства губернии.

Зеленецкий не отказался. Дня через два он принес статью.

В ней фигурировал почему-то Вергилий, причем некоторая скудость фактов, которые Сергей Сергеевич призанял из актов и протоколов, перекрывалась обилием стихов римского поэта, правда, знаменитого, но для оценки состояния сельского хозяйства Верхнереченской губернии просто неподходящего. Под конец статьи Сергей Сергеевич так разошелся, что вспомнил «Илиаду» и «Одиссею».