Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

— Знаешь что, уходи. Уходи подобру-поздорову.

Богданов посмотрел на Сергея Ивановича глазами, налитыми ненавистью. Повернулся и пошел, тяжело ступая.

Понемногу волнение улеглось. Сергей Иванович хотел было приступить к выборам президиума, но на сцену поднялся Новичок.

— Товарищи, — угрюмо сказал он. — Тут читалась бумага. И вроде моя фамилия упоминалась. Прошу прочитать еще раз, я не все расслышал.

Сергей Иванович прочитал обращение троцкистов.

— Обман! — снова раздался голос Новичка в наступившей тишине. — Товарищи, я этого не подписывал. Мне про другое говорили. Мне болтали — мол, справедливость, людям, мол, надо дать слово… А этого я… Да нет, ей-богу, товарищи, я ввек…

Зал загудел.

Еще кто-то встал со своего места, тоже отказался от подписи. И еще один. И еще…

— Ладно, — сказал Сторожев. — Разберемся.

— Предлагаем выставить всех троцкистов отсюда! — крикнули из зала.

— Верно!

— Их не только отсюда — и из партии давно бы убрать!

— Голосую. — Сторожев восстановил порядок. — Кто за то, чтобы очистить конференцию от троцкистов?

Сотни рук подняли делегатские мандаты.

— Прошу опустить! Кто против? Ну, ясно — те самые, о ком идет речь.

— Ну, граждане, — выкидывайтесь, — весело сказал кто-то.

— Дышать будет легче!

Карл Фогт вышел, не глядя ни на кого. Вслед за ним ушли его единомышленники.

Сторожев окинул взглядом людей, наполнивших театр. Перед глазами его мелькали знакомые лица: вот Кузнецов, вон там землекоп с пятого участка. Рядом с ним — Антон Антонович. Слева, погруженный в глубокую задумчивость, Алексей Силыч. В ложе Карнаухов, слесари, монтеры, бетонщики…

Сергей Иванович начал говорить.

— Нам предстоит много работы. Мы заложили станцию на Свири, Магнитку, Днепрогэс. Скоро заложим с вами вагонный завод и теплоцентраль. И много еще нам предстоит заложить и построить… Тысячи рук получили работу, и недалек тот день, когда мы закроем биржу труда, недалек день, когда вообще не узнать будет нашей страны, нашего города, наших сел, нас самих… Разве мы не едины? Разве не едина и не могуча наша партия? Разве не могущественна наша страна? Кто сильней нашей семьи народов?.. Нет, никто не может остановить нас…

После разговора с Виктором Лев отправился домой. Его душила злоба. Сознание того, что Виктор уличил его в трусости, в том, что он боится какой-то паршивой бумажки, двух глупых фраз, приводило Льва в бешенство.

— Я тебе покажу! — шептал Лев, шагая прямо по лужам и разбрызгивая грязь сапогами. — Я тебя проучу!

Но как? Ответа Лев не находил. В самом деле, что он мог сделать Виктору? Бесчисленное множество планов мести приходило ему в голову, но все они были нелепы и наивны…

Уже около дома ему пришла в голову мысль о Жене.

«Виктор до сих пор любит ее, — подумал он. — Такие в своей страсти не скоро охладевают: они глубоко прячут свои вожделения. Пускай Женька опять его окрутит. А там посмотрим, что с ним делать…»

Неприятность ждала его и дома: он узнал о провале Богданова и его друзей на партийной конференции.

Расстроенный до предела, Богданов придрался из-за какого-то пустяка к Юленьке.

Они поссорились.

Юленька рассердилась и ушла из дому, заявив, что идет с «хахалем» в кино.

Богданов послал ей вслед пару крепких слов, побродил по дому, уснуть не мог и решил выпить. Он выпил одну рюмку и еще одну, опорожнил весь графин, пошел в комнату Льва, разыскал у него пиво, водку и сел за стол.

Злость, которую сдерживал Лев, прорвалась при виде Богданова.

— Ага, — рассвирепел он, — уже занялся делами? Больше тебе о чем думать?

— Садись, — прохрипел Богданов.

Лев отодвинул стакан, налитый ему.

— Люди не знают, что делать, а он пьет.

— Завтра за дело. Сегодня — гуляю.

— Завтра ты будешь пьян в стельку. Вот что… Мне это надоело. Больше я не дружу с тобой. Тебе скоро дадут по шапке, как дали из Москвы. Я не хочу наживать из-за тебя неприятности. Делай что хочешь.

Богданов внезапно протрезвел. Возможно, он просто ломал комедию; умел притворяться Николай Николаевич и играть любые роли.

— Я тебе сказал — завтра. Понимаешь? — Богданов говорил совершенно трезво. — Завтра конец. Что ты делаешь? Рассказывай!

— Лучше ты мне расскажи, как вас сегодня высекли…

— Это ничего, это бывает! Думаешь, конец? Погоди, они у нас запоют…

— Долго ждать приходится.

— Тяп-ляп ничего не сделаешь! А все-таки, хотел бы я знать, гражданин Кагардэ, кто ты такой и за коим чертом тебя принесло сюда.

— Брось. — Лев сморщился. — Довольно дурака валять.

Богданов фыркнул.

— Дока ты, ох, дока! Ну, что ты хотел сказать мне?

— На днях назначено открытие депо и закладка завода. Демонстрацию устраивают. Семичасовой рабочий день вводят, слышал?

— У нас отрицательное отношение к нему.

— Наплевать мне, как вы к этому отнесетесь. Ты мне скажи, как относишься к демонстрации ты и твои приятели?

— А тебе какое дело? Ты в нашу политику не лезь. Знай сверчок свой шесток.

— Партийный секрет? — насмешливо сказал Лев. — Как хочешь…

— Ладно, не кипятись.

— Так что же вы надумали? Может, скажешь?

Богданов отхлебнул пива и с отвращением отодвинул стакан. Похоже было, что совесть на секунду вернулась к нему: так ему вдруг захотелось встать, уйти из комнаты Льва, из этого дома, пойти в контрольную комиссию… Все это продолжалось мгновение. Однако свои планы Льву он не открыл.

Троцкисты затеяли устроить контрдемонстрацию: выступить со своими сторонниками самостоятельно. Был выбран дом с балконом на перекрестке, около которого во время демонстраций обычно создаются заторы.

— Что-нибудь придумаем, — вскользь заметил Богданов. — У них — демонстрация, мы тоже не будем хлопать ушами.

Контрдемонстрацию выдумал Фролов. Это понравилось Богданову. Однако от выступления он отказался, доверив эту честь Фролову же.

— Так-так, — ухмыльнулся Лев. — Партийные секреты, значит. Что ж, мне, как беспартийному, расспрашивать о них не совсем ловко. Да и вообще не следовало бы тебе иметь дело с беспартийным, хотя бы и сапожником. Втравил меня в это дело с типографией… Нет, все это не для меня.

Богданов ушам не верил.

— В общем, мое дело — сторона, — с кислым видом продолжал Лев. — Ничего советовать я тебе не могу. Да и оскорбили бы тебя мои советы. Я — друг. Просто друг. Но если рассуждать отвлеченно, работаешь ты гениально… Конспиратор ты великий! Выпьем за конспирацию.

Выпили. Богданов помрачнел.

— Ха! Конспирация… Дорого она стоит. А вот этого… — Богданов потер большим пальцем об указательный, — вот этого нет…

— Деньги, что ли? Достанем деньги.