Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести

— В городе идет бой, эччеленца, — еще раз попытался Адам отговорить шефа от опасного путешествия.

— Это не имеет значения. Переведите старику мое желание. И скажите ему, что я готов к ответу перед богом и людьми, если то, что он говорит, правда.

Адам перевел.

Старик усмехнулся:

— Не завидую, ох, не завидую.

Шел двенадцатый час. Снег перестал идти. Грохотали пушки, и выли мины, взрывая снег и сея смерть.

Советские наблюдатели заметили офицеров, идущих гуськом, обходивших бомбовые воронки, развалины домов и перебиравшихся через согнутые трамвайные рельсы. По квадрату, отмеченному наблюдателями, открыли огонь.

Генерал-полковник шел за стариком. Позади шагали комендант и Адам, потом — мрачный, втянувший голову в плечи Шмидт, Хайн и восемь саперов с лопатами и кирками. Все «кланялись» несущимся пулям или бросались наземь, когда снаряд взрывался близко.

Только генерал-полковник шел, выпрямившись во весь рост и нахлобучив мохнатую шапку на уши.

Он молил бога прикончить его снарядом, пулей или миной, но бог, если он «существовал», выражаясь языком старика, очевидно, вознамерился на этот раз проявить мудрую справедливость, заставив генерала сначала предстать перед людьми и перед ними держать ответ.

Снаряды и мины неслись и рвались кругом. Один сапер, схватившись за живот, упал, дико визжа. Генерал-полковник не обернулся. Он шел вперед, а смерть обходила его стороной.

Старик, равнодушный к смерчу, свирепствовавшему вокруг, шлепал по снегу, с легкостью перепрыгивая через груды кирпича. Пули, цокавшие о замерзшие трупы солдат, осколки мин, разрезавшие воздух со злобным шипением, рвущиеся снаряды, вздымающие тучи снежной пыли, казалось, забавляли его. Он посмеивался в бороду и время от времени останавливался, чтобы выбить из кремня искру и закурить.

Минут через пятьдесят старик повернул в тупик, заваленный остатками кирпичного здания. В глубине двора он остановился и показал на кучу щебня.

— Вот тут ямка.

Генерал-полковник, прислонившись к полуразрушенной стене, пропустил мимо себя штандартенфюрера СС, Адама, сумрачного Шмидта, беззаботно посвистывавшего Хайна и саперов.

— Рыть! — приказал он.

Старик отошел от груды щебня и стал рядом с генерал-полковником. Тот вынул две сигары — одну передал старику. Скворцов недоуменно повертел ее в руках. Генерал-полковник надкусил кончик сигары. Старик сделал то же. Паулюс поднес ему зажигалку. Старик прикурил. То же сделал генерал-полковник.

Хайн, попыхивая сигаретой, стоял рядом с командующим. Адам на противоположной стороне ямы вполголоса переговаривался со Шмидтом. Комендант присел на упавшую часть стены и повесив голову молчал. Он не глядел на саперов, которые били кирками смерзшуюся землю, выворачивая глыбы ее и отбрасывая в сторону щебень.

Яма оказалась большой — пока ее вскрыли, прошло не меньше часа. Канонада не прекращалась.

— Похоже, что на этот раз они действительно готовятся к атаке, — сказал, ни к кому не обращаясь, Паулюс.

— Скорей бы, — догадавшись, о чем идет речь, со вздохом проговорил старик.

— Готово! — Один из саперов бросил кирку, отошел от ямы и закурил. Остальные саперы присоединились к нему.

Генерал-полковник с трудом оторвался от стены. Ноги казались ему непомерно тяжёлыми, внутри все сжалось, сердце бешено колотилось: он знал, что увидит в яме.

Трупы лежали вперемешку, навалом, — мужские, женские и детские. Руки трех женщин были заломлены назад и перекручены проволокой.

Вот женщина, распластавшись и раскинув руки, лежит устремив глаза к небесам, словно моля их об отмщении, а рядом, прижавшись к ней, синеватое тельце годовалого ребенка с размозженным черепом и ручонкой, крепко зажавшей клок материнских волос.

К яме подошел Хайн и, поглядев вниз, свистнул. Генерал-полковник закатил ему пощечину и яростным шепотом добавил:

— Завтра утром — в штрафную роту! Распорядитесь, Адам.

Хайн, схватившись за щеку, охнул. Удовлетворенно хрюкнул стоявший на противоположном краю ямы Шмидт. Старик не подошел к яме — сколько видел он их! Сколько ям пришлось рыть ему и хоронить убитых или повешенных в комендатуре! Вон тот толстый сукин сын выгонял старика из землянки, совал ему в руки кирку, вел куда-то и приказывал рыть. Однажды кто-то из тех, кого послали рыть ямы, сказал, косясь на коменданта:

— Скотина.

— Скотина? Да разве скот позволит себе такое, что делает этот сукин сын, — ответил тогда старик.

Командующий, вспомнив, что здесь присутствует свидетель его справедливости, медленно снял шапку и постоял несколько минут молча над ямой.

— Сколько там людей? — спросил он потом.

— Кто же знает, эччеленца?

— Должен знать штандартенфюрер СС. Комендант, подойдите!

Комендант, помедлив, поднялся и подошел к командующему, лицо которого застыло, как лица трупов, что были там, в яме.

— Сколько их в яме?

— Н-не знаю. — Дрожь проняла коменданта от мертвенного взгляда генерал-полковника.

— Но ведь вы убивали, вешали и терзали этих людей и детей, мерзавец! — во всю силу легких выкрикнул генерал-полковник. — Переведите старику, Адам! Вот этот губил невинных русских людей, и он понесет ответ.

Адам перевел. Старик усмехнулся.

— Да все вы виноваты, — отмахнулся он. — Что этот, что тот. Один в одного.

Этих слов Адам не перевел. Он не хотел вконец портить настроение шефу.

— Рыть глубже, что ли? — недовольно буркнул один из саперов, берясь за кирку.

— Не надо, — остановил его Шмидт.

— Сколько здесь? — повторил генерал-полковник голосом ровным и скучным.

— С полтыщи наберется, — сказал старик.

— Что он говорит, Адам?

— Около пятисот человек, эччеленца.

— Прошу вас ответить, господин штандартенфюрер, сколько тут евреев, коммунистов и комиссаров? Быть может, эта женщина — комиссар? Или вот тот ребенок был коммунистом?

Комендант молчал.

— Хайн, маузер!

— Хайн трясущимися руками вытащил маузер из кобуры и передал генерал-полковнику.

— Адам! Когда этот человек будет мертв, вы поставите его труп в центре города, на шею повесите извещение, что он расстрелян за злодейскую расправу над мирными русскими людьми.

— Слушаюсь, эччеленца. — Голос Адама сорвался.

— Господин… генерал-полковник… — начал Шмидт.

— Молчать, — сквозь зубы проговорил генерал-полковник. — Комендант, что бы вы хотели сказать на краю могилы?

— Что вы ответите за мою смерть. Что вы р-разделите со мной ответ на том свете, в-вернее всего, перед сатаной. Что я с радостью прыгну в эту яму, будучи счастливым, что на м-моей душе по м-меньшей мере д-двести тысяч душ этой падали.