Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести

И сладенькое не замедлило быть. Едва устроившись на престоле, Гитлер пожелал быть гостем верхушки рейхсвера. Генерал Гаммерштейн-Экворд пригласил канцлера в гости. Он еще не знал, что скоро ему дадут пинка, ибо он чем-то «не устроил» фюрера.

В вилле генерала — цвет германской военщины. Многие из них еще не видели новоиспеченного канцлера. «Каков-то он, этот выскочка?» — шептались одни. Другие, более дальновидные, помалкивали. Шум стих, когда канцлер, весь в коричневом, с непременным черным пауком на красной нарукавной повязке, занял почетное место. Пожилые и молодые детки промышленников, баронов, графов, прусских юнкеров и баварских кулаков рассматривали Гитлера, как некое неизвестное насекомое, вдруг выросшее в слона.

Не нашлось ни одной шавки, которая посмела бы тявкнуть на него. Напротив, все жадно прислушивались к каждому слову фюрера. Но он ел и молчал. Ели и остальные. Десерт будет потом. Десертом будет трехчасовая речь Гитлера, в которой он выложит карты на стол. Он говорил об уничтожении коммунистов и вообще всех «левых элементов». Ему аплодировали, но не слишком рьяно. Потом канцлер начал излагать программу военного производства. Тут у сынков промышленных магнатов потекли слюнки. Аплодисменты, уже более горячие, перешли в овацию, когда фюрер объявил, что Германия слишком перенаселена и ей необходимо «жизненное пространство», а его, как известно, особенно-то искать нечего — оно под боком, в России. Но так как Россия вряд ли намерена поделиться своими жирными землями с германской нацией, то их надо взять силой, то есть войной, в которой заодно следует покончить с большевизмом и с Россией как государственным понятием вообще.

Господам генералам, полковникам и прочим, присутствующим на обеде, особенно пришлось по душе высказывание фюрера о том, что будущий вермахт должен остаться аполитичным и беспартийным, что внутренняя борьба — забота нацистских организаций, а дело вермахта — готовиться к войне.

С генеральского пира фюрера вынесли чуть ли не на руках. Наконец-то нашелся человек, который так тепло говорит о рейхсвере и так точно определил его задачи. Хох! Хох! Хайль Гитлер!

А фюрер, уехав с пира, ухмыляясь, сказал в тот же день своим коричневым приятелям:

— Если бы армия не стояла на нашей стороне, мы бы не были здесь…

Этих слов Фридрих, разумеется, не слышал, но рассказ о пиршестве и речь фюрера дошли до него. Ему понравилось заявление фюрера о беспартийности рейхсвера.

«Очень хорошо. Вот я и останусь вне партии. Пусть она занимается своими, внутренними делами, а мы здесь, в генштабе, займемся своими».

Лет через пять после описанных событий квартира советника по земельным делам украсилась еще одним портретом. Наконец-то отец Фридриха достиг заветной мечты: его сын — вы подумайте только — генерал!

Он хвастался перед соседями успехами Фридриха. Он доволен, что Фридриху везло не только по службе, но и в личной жизни. Он женился. Симпатичная, преданная жена. Один за другим дети — сын и дочь.

Сын — вылитая мать, дочь — отец, такая же худощавая, рослая, задумчивая, сдержанная. Семья — пример многим, дети — пример послушания, дом — скромный, но такой же теплый и уютный, как дом отца, как дома дедушек и прадедушек.

Жить бы и радоваться!..

Если бы…

Если бы не то, что случилось…

— Хайн!

Молчание. И еще раз:

— Хайн! Ты спишь, медвежонок?

Снова молчание и легкое похрапывание, доносящееся из клетушки, отгороженной фанерной переборкой от подвальной комнаты.

— Бог с тобой! — Генерал-полковник в длиннополой шинели, небрежно накинутой на плечи, постоял около грубо сколоченной двери и принялся шагать из угла в угол.

«Да, — думалось ему, — когда я был в возрасте Хайна, я тоже любил поспать. Впрочем, меня никогда не стаскивали с кровати за ноги. Ведь я был такой примерный, такой послушный мальчик!..»

Побродив по комнате, генерал-полковник присел к письменному столу. Слева, на отсыревшей стене, висела карта фронта. Он проходил в черте большого города, расположенного на Волге. Жирная линия, выведенная цветным карандашом, начиналась на северной окраине, чуть подальше того места, где остров делил реку на два рукава, потом шла по западным предместьям и снова утыкалась в реку на юге.

Таким образом, линия фронта как бы огромной подковой огибала город. Мельком взглянув на карту, генерал-полковник нахмурился. Он командовал армией, зажатой внутри этой подковы. Хуже всего было то, что подкова неотвратимо сжималась, а все попытки генерала и его солдат раздвинуть ее и выйти на оперативный простор неизменно кончались неудачами. Впрочем, еще тлела надежда на помощь извне.

Генерал-полковник долго смотрел на карту, не видя ее. Он размышлял о том, как и почему случилось так, что он сам и его огромная армия, так неудержимо катившаяся к Волге, не только застряла здесь в кровопролитных боях, но и оказалась в железном кольце русских войск? В чем был просчет, почему не сбылись стратегические замыслы высшего командования?

Это что-то невероятное!

Вот разрушен этот город. Ужасны его развалины! В течение считанных недель было разбито, разворочено до нутра, перекручено и опрокинуто вверх дном то, что создавалось людьми в течение многих десятилетий, что было источником радостей, основой и смыслом жизни.

Здесь каждый вершок земли не остался самим собой. Он вздыблен, перевернут, обращен в прах. Громадное пространство, занимаемое городом и его предместьями, полито человеческой кровью.

Однажды генерал-полковник ехал мимо кладбищ, где в огромных ямах лежали его солдаты. Он никогда не забудет этого зрелища. Тысячи трупов, тысячи крестов с касками наверху! Это несколько армий, которые ринулись бы дальше, опрокинь генерал русских в Волгу. Но его солдаты были уничтожены на подступах к городу и в самом городе, который они так и не смогли взять.

Источенные пулями и осколками снарядов стены домов, мирные заводские дворы, каждый из которых стал полем неслыханно свирепых схваток, развороченные внутренности цехов, разнесенные железнодорожные пути, пробитые насквозь нефтяные цистерны, товарные и пассажирские вагоны, вздыбленные разрывами снарядов, налезшие друг на друга, сброшенные на землю силой взрывной волны…

Тут нога человеческая торчит из-под груды битого стекла, там судорожно сжатые пальцы высовываются из-под земли… Все это видел генерал-полковник, когда по глубоким ходам сообщения посещал то одну, то другую дивизию.

Бог мой, как же все изменилось в них!

Ведь всего несколько недель назад его солдаты среди бела дня на виду у русских вели грузовики по развороченным улицам города, доставляя еду и боевые припасы ротам, батальонам и полкам… Тогда русские, яростно огрызаясь, сидели в подвалах, в расщелинах между развалинами, между станками в цехах, на чердаках и в уцелевших оконных проемах…