Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести

Показалось, будто когда-то он здесь был.

Присел.

У кого не возникает часом это странное чувство? Едешь в поезде, смотришь от нечего делать в окно, и вдруг примерещится тебе, что был ты тут, непременно был! Вон то раскоряченное дерево, ей-богу, не во сне видел! Нет, никогда ты не проезжал эти места и не мог ты видеть этого дерева. Просто какое-то смутное воспоминание связано с ним, с таким же деревом, виденным где-то и когда-то, но не здесь.

И пройдет это мимолетное чувство.

Вот такое же случилось и с Антон Ильичом.

Присел он, закурил. Откосы припорошены снегом. На правом, прямо перед ним, красными кирпичами по белому фону выведено: «Слава советскому народу». И пониже: «1963 год». Надпись выложил сам Антон Ильич неделю спустя после принятия должности. Каждый день проходил мимо нее Антон Ильич, сметал снег, подкрашивал от случая к случаю кирпичи, подбеливал галечник. И никогда до этого не возникало в нем это смутное чувство, что видел он когда-то эту выемку и связано с ней что-то очень большое и важное…

А тут — вдруг!

Посидел он, выкурил две папиросы, тщась вспомнить, когда он был или проезжал здесь, да и был ли, да и проезжал ли? Чувство это не оставляло его и на обратном пути. Вернулся он домой, забрался на пригорок метрах в десяти от избушки, огляделся… Ровное, бесконечно ровное заснеженное поле, тусклое небо сливалось вдали с белесым горизонтом. Будто знакомое поле, будто — нет. Поглядел Антон Ильич в противоположную сторону. Там, за выемкой, заснеженный курган, высокий и пологий, маячил перед глазами Антон Ильича, ничего не добавляя к тому неясному чувству, не опровергая и не подтверждая его.

Нет, не был он здесь!

Так и жил Антон Ильич. Каждый день повторял предыдущий. Менялась лишь погода, а во всем прочем время шагало своим чередом, и своим чередом шла работа. Антон Ильич плохо спал первые ночи: тяжело нагруженные товарные поезда с грохотом проносились мимо избушки, и все в ней содрогалось. Потом привык и к этому, и ничто не тревожило его мертвецки здорового сна.

В середине марта пожаловал к нему Петр Семенович: лихо подкатил на дрезине, нагруженной мешками, ящиками, досками, малярными кистями.

— Выгружай, Ильич!

— Да тут на три дома! — ахнул обходчик.

— Сколько стратишь, столько и стратишь. Запас делу не помеха.

— Половину обратно верну.

Петр Семенович отвел обходчика в сторонку.

— Из совхоза народ набегает, — сказал он доверительно. — То-се, нет ли мела там, известочки… От красок любых тоже, мол, не откажемся.

— Известно, дефицит.

— Вот и соображай.

— Чего?

— Насчет того, что останется после ремонта от материалов. Любой дом всегда имеет нужду: там покрасить, там подбелить. Ты соображай…

Осторожничал.

— Может, послать к тебе?

— Кого послать? — все еще не понимал Антон Ильич.

— Ну, кто в нужде в том вон добре, — Петр Семенович мотнул головой в сторону дрезины.

Скулы у Антон Ильича стянулись, побагровели, глаза сузились, злость так и хлестала в них. И тут же обмяк. Зачем с ходу портить отношения с этим человеком? Как-никак душевно подошел к нему, к Антон Ильичу.

— Да нет уж, Петр Семенович, пускай идут к тебе, — сказал он просто. — Отсыплю сколько понадобится известки и мела, отолью олифы, отберу лесоматериала. Остальное вези обратно. Мне это добро держать негде. Запоров в сараях нет. Уйду на участок, упрут, кто в ответе?

— Замки привез.

— Спасибо. Только кладовщиком отроду не бывал. Вот так, Петр Семенович.

— Молодец! — Улыбнулся. — Хотел проверить, честно скажу.

— Чист ли я на руку? — как ни в чем не бывало справился Антон Ильич.

— Ладно, давай разгружать. Эй, помоги! Маляра привез, — объяснил почему-то с ухмылкой Петр Семенович, кивнув в сторону парня, сидевшего на дрезине и безмятежно сосавшего конфетку. Одет был парень в ватник, измазанный белилами, в толстенные ватные штаны, тоже сверкавшие всеми цветами радуги, на голове облезлая шапчонка. Лицом бел, глаза навыкате, с поволокой.

Спрыгнул парень с дрезины.

— Давай! — Голос у него звонкий, чистый, вовсе не мужской.

Антон Ильича словно гвоздем к земле приколотило.

— Девка!

Маляриха сняла шапку. Из-под нее золотистой волной растеклись по ватнику волосы.

— Люда! — не своим голосом вскричал Антон Ильич и словно подкошенный брякнулся оземь.

В себя он пришел не скоро. Возле него на постели сидел Петр Семенович, а девушка-маляр стояла спиной к нему у печки: там урчал чайник.

Антон Ильич пошевелился, привстал.

— Что это со мной? — хрипло спросил он.

— Лежи, лежи, — грубовато-ласково сказал Петр Семенович. — Мы бы сами рады знать, что с тобой приключилось. Увидел Любу, закричал: «Люда!» — и с копыт долой. Жену вспомнил, что ли?

Антон Ильич помотал головой.

— Не было у меня жены. Дай курнуть.

— А при чем тут какая-то Люда? — Петр Семенович передал Антон Ильичу папиросу.

— Какая Люда?

— Вы меня почему-то назвали Людой. — Девушка обернулась к Антон Ильичу. Она сняла ватник, осталась в пестром халатике — и сразу вроде бы вдвое убавилось у нее всякого… — Так вы нас перепугали! — И улыбнулась, показав две трогательные ямочки в углах мягких, добрых губ.

— Люда? — Антон Ильич долго молчал, собрав лоб гармошкой. Что-то мелькнуло на миг в памяти и исчезло. — Почему Люда?

— Это тебе знать, — с намекающим смешком отозвался Петр Семенович, — почему ты Перевалову Любу в Люду Неизвестную перекрестил.

— А кто ж вы будете? — спросил девушку Антон Ильич.

Она испуганно смотрела на него.

— Вот те раз! Я ж сказал: маляр.

— А, да, вспомнил… Парень на дрезине.

Неловкое молчание.

— Часто это с тобой бывает?

— Что бывает?

— Да вот как сегодня.

— А что было сегодня?

— Я ж говорил: увидел Любу, страшенным голосом крикнул: «Люда!» — и упал. Спасибо Любе, поддержала тебя, а то бы головой об рельсы…

— Ничего не помню, — с виноватой улыбкой признался Антон Ильич.

— Вот я и спрашиваю: впервой это у тебя?

— Бывало. Начисто память отшибает.

— А что говорят доктора?

— Контузия.

— А, да! Но ведь эдаким манером ты и на работе можешь ляпнуться. Не дай бог, прямо на полотно.

Антон Ильич ничего не сказал.

Ходики пробили два раза.

— Мне ж в обход, — спохватился Антон Ильич.

— Лежи, чего там! Люба за тобой присматривала, а я в обход сходил. Все в порядке.

— Навек спасибо.

— Чего там!

— А вот и чай готов, — сказала Люба.

— Все-таки я встану. — Антон Ильич с крехтом поднялся с постели. — Прошу прощенья, что заставил вас обоих… около себя…

— Да что вы, Антон Ильич! — весело возразила Люба. — Может, вам в постель чаю? Я сейчас…

— Этого еще не хватало, — проворчал Антон Ильич. — Голову мутит, а так… так все прошло.