Сергей Черепанов - Утро нового года

— Шумит, шумит дело, — весело доложил Артынов. — Заткнули прорыв!

Веселое настроение продержалось недолго. Готового к выгрузке кирпича не хватило, распечатанные и остывшие камеры опустели, а до конца плана ни много ни мало — еще сто тысяч штук. Выгрузчики сели «на перекур с дремотой».

— Что-то я тебя не узнаю, Василий Кузьмич, — мрачно сказал Богданенко. — Сдаешь! Одно не предусмотрел, другое прошляпил.

— Виноват, Николай Ильич, это от расстройства, наверно.

— Где — так ты орел! Не распускай нюни! Чего делать станем?

— Не решаюсь предложить, Николай Ильич.

— Говори.

— Надо технологические огни тушить. Придется прежде времени два из них потушить, выгружать кирпич, малость недоспевший и неостывший…

Богданенко заколебался и призадумался.

— Опасно! Большой беды нет, если этот кирпич сдадим вторым или третьим сортом, это куда ни шло, потеряем лишь в деньгах, а вот люди ожоги могут получить.

— Выходит, надо кончать. Один раз план недодадим, голову не снимут.

— Помолчи-ка, герой!

Он стукнул кулаком по столу.

— Ладно! Семь бед — один ответ! Распечатывай камеры! Да сразу распорядись каждому выгрузчику выдать шапку, ватные штаны, телогрейку, валенки, по две пары брезентовых рукавиц. Проверь лично! Накажу строго, ежели допустишь ожоги.

— Опасно все-таки, Николай Ильич, — как бы в нерешительности почесал в затылке Артынов. — Дать бы камерам малость отстояться, понизить в них температуру и выветрить угар…

— Я и не говорю сразу лезть. Два часа постоят открытые, потом начинай и нажми покрепче, единым махом, чтоб сто процентов к утру было…

Артынов не двинулся с места: его вдруг опять, как тогда в кабинете, при разговоре с Семеном Семеновичем, начало гнуть на левый бок, он застучал зубами, схватился за сердце, застонал и повалился на стул, чуть не опрокинув на столе Корнея чернильницу.

— Эк, тебя не в пору! — выругался Богданенко, наливая для него стакан воды. — Именно ни раньше, ни позже!

Таблетка очевидно не помогла, и Артынов, беспомощно опустив вниз руки, откинув на плечо голову и закрыв глаза, продолжал морщиться, как от нестерпимой боли.

— Из строя выбыл! — не веря, усмехнулся Корней.

— Очень уж сырой мужчина, волноваться ему нельзя, — неодобрительно взглянув на Корнея, сказал Богданенко. — Давай-ка, помоги ему до медпункта добраться. Пусть медсестра укол сделает и даст ему полежать.

В медпункте Артынов еще морщился, но уже не так показательно и, приняв укол в руку, завалился на белоснежную кушетку, отдыхать.

Между тем, Богданенко сам распорядился по производству, а пока камеры распечатывали и остужали, позвал Корнея обедать.

В столовой Лепарда Сидоровна накрыла им стол в «директорской» комнате, позади буфета, и сама приняла заказ. Корней попросил щей, котлеты, стакан молока. Богданенко подали двойную порцию борща со сметаной, два блюда тушеной свинины и двести граммов водки. Водку он выпил в первую очередь, предварительно размешав в ней столовую ложку тертого красного перца. «Ого-го! — воскликнул про себя Корней. — Вот это натура!»

— Что-то не в себе я, — басисто прокашлялся Богданенко. — Просквозило, наверно, маленько.

— А это помогает? — показал Корней на порожний стакан.

— Кому как! Не можешь, не берись!

Он похлебал борща и затребовал еще сто граммов.

— Вообще, я не пью. Теперь же мне надо быть в форме. Кончим план, тогда домой, там жена начнет горячим чаем с малиной поить.

— План! План! — осторожно заметил Корней. — Вот вы теперь ради процентов все производство разладите, разорвете технологический поток, навалите браку, да и себестоимость у вас полетит.

— Технология не бог, чтобы ей поклоняться, — не прекращая хлебать, убежденно произнес Богданенко. — Человек ее выдумал, он же ее хозяин. Нельзя попадать к ней в зависимость. Ведь ломать приходится не по прихоти, я бы рад не ломать, кабы она мне служила безотказно. Сама же план не обеспечивает, выдерживаем кирпич в камерах, как в маринаде. Неужели нельзя срок сушки и обжига сократить? Ну, а насчет себестоимости тоже: где пьют, там и льют!

— И не жалко?

— Здесь потеряем, в другом месте найдем. На то оно и производство. Поверни в одну сторону — минус, разверни в другую — плюс!

— А если плюс на минус помножить, то как выйдет?

— Сатана его знает. Такой математики не знаток. Но в хозяйстве не просчитаюсь. До меня тут убытки лопатой гребли, я подчистил, за большой дотацией в трест не лезем.

— По мелочам собирали?

— И по мелочам! Хочешь большое дело исполнять — начинай с мелочей. Тут рубль, в другом месте рубль, так по мелочам и набирается. Меня вот ругают, вроде, я скопидом, а мне каждый рубль жалко на здешнюю рухлядь тратить. Не впрок!

— Так, конечно, убытки проще снижать: не трать, прижимай! Кому не по душе, пусть место другое ищет…

Богданенко покосился, поразмышлял.

— Чужую песню поешь.

— У меня своей пока нет, — уклонился Корней. — Может, вы и правы, а может, не правы.

— Жизнь покажет. По крайней мере, меня не упрекнут, будто я государственными деньгами разбрасываюсь.

— Наверно, и премии получаете?

— Бывает. Полагается, значит, получаем. До полного коммунизма мы еще не дожили. Вот я на заводе уже вторые сутки дежурю, глаз не смыкал. Кто-то ночью спит, с женой обнимается, в театры ходит для культурного отдыха, а я тем временем мыкаюсь, и неужели мой труд не оценят…

Корней хотел подпустить ему под эту «декламацию» что-нибудь прохладное, вроде намека на недавнюю шумиху с Матвеевым и Семеном Семеновичем, но вовремя заметил — нельзя!

— Да, да! — подтвердил он неопределенно, как Полунин.

— Между прочим, я хотел тебя предупредить, — положив ложку на стол и вытерев ладонью губы, сказал Богданенко. — Ежели с тобой Василий Кузьмич заведет разговор…

— О чем?

— Насчет авансов. Вместо кирпича на площадку сдать воздух. Так ты у меня гляди: с обоих шкуры спущу!

«То-то Артынов особенно не настаивал!» — подумал Корней.

Он наклонился над тарелкой и скрыл усмешку.

Богданенко уже принялся за второе блюдо, когда Лепарда Сидоровна осторожно приоткрыла дверь: звонил Шерстнев и просил подойти к телефону.

— Ну-ка, иди, поговори с ним, — кивнул Богданенко Корнею. — Чего у него там? Без няньки не может обойтись!

Оказалось, что вахтер Подпругин, недосмотрев, пропустил через проходную пьяного Витечку Красавчика. На площадке Красавчик столкнулся с Шерстневым, привязался к нему, кричал, будто его дочь, Наташка, последняя шлюха, а Иван Захарович обиделся и стал его гнать. Тогда Красавчик достал где-то топор, кинулся на Шерстнева, разогнал бригаду выгрузчиков, затем закрылся в технической лаборатории, где Иван Захарович собирался испытывать очередную партию кирпича и хранил контрольные документы.