Владимир Монастырев - Рассказы о пластунах

Игнат уже не впервой был в Аниной комнатке, но и на этот раз не удержался, сказал:

— Ох и тесно у вас тут!

Выдвинув из-под столика табурет, он сел.

— Пойдем потанцуем, что ли, — сказал Игнат. — В красном уголке уже собираются.

Пристроив зеркальце на подушке, Аня расчесывала волосы. Были они у нее волнистые, блестящие, цвета старой меди. Игнату так захотелось погладить их, что он даже заерзал на табурете.

— На танцы я сейчас не могу, — сказала Аня, исподлобья глянув на Игната, — к Алексею Васильевичу обещала зайти.

— Вы ж после обеда собирались, — насторожился Игнат.

— После обеда у него времени не было.

Игнат помолчал.

— Ладно, и я с тобой пойду.

— Пойдем, — равнодушно согласилась Аня.

С трудом отведя глаза от Аниных волос, Игнат долго смотрел на коврик с красавицей.

— Варвара на нее похожа, — наконец проговорил он с усмешкой.

— На кого? — не поняла Аня.

— На эту, — кивнул Игнат на коврик. — И завивка такая же, в мелкое колечко.

Аня улыбнулась.

— А вот и нет. Эта — страхолюда, а наша Варвара — красивая.

Игнат не ответил. Встал и потянулся к открыткам.

«Люби меня как я тебя глазами голубыми люби меня и не забывай не гуляй с другими», — прочел он деревянным голосом, без всякого выражения.

— Ты что? — спросила Аня.

— Читаю, — ответил он. — На открытке написано, без точек и без запятых. Вот посмотри.

Аня стала рядом с Игнатом и несколько секунд всматривалась в открытку. На ней был изображен слащавый молодой человек во фрачной паре и женщина с голыми руками, похотливо приоткрывшая густо накрашенный рот.

— Нравится? — спросил Игнат.

— Нет, — покачала головой Аня.

— И мне не нравится.

Аня вернулась к зеркалу и стала быстро заплетать косу.

— Мы у себя в доме картины Шишкина повесим, — сказал Игнат. — Тебе нравятся картины Шишкина?

— «Медведи в лесу?»

— Почему обязательно медведи? Можно «Рожь», «Корабельную рощу». И медведи — хорошая картина.

— В каждой чайной висит, — оказала Аня.

— И что ж такого?

— А то. Я люблю цветы, — Аня уложила косу узлом на затылке и заколола шпильками. — У себя над кроватью повешу картины, на которых нарисованы цветы: сирень, астры, анютины глазки и еще такие, каких у нас и нет, — большие, яркие-яркие.

Прическа делала голову Ани тяжелой и строгой, а тонкие черты лица стали, кажется, еще тоньше. Она была сейчас так хороша, что Игнат не мог с ней спорить.

— Ладно, — сказал он, — отставить медведей. Пусть будут цветы. В красивых рамках. Знаешь, не очень широкие рамки, такого цвета, как твои волосы.

Аня вскинула на него ясные глаза и благодарно улыбнулась.

— Хорошо, — кивнула она. — У нас будут и цветы и картины Шишкина. И медведи в лесу, если тебе так хочется.

В конторе, кроме Алексея Васильевича, сидела Феня Жмурко, худенькая быстроглазая девушка. Остренький нос у нее и зимой и летом был в крупных веснушках. Она недавно окончила ветеринарный техникум, дело знала, но перед Панковым так робела, что первой ни разу не решалась высказаться.

— Как твое мнение? — спросит у Фени заведующий.

Она сейчас же в ответ:

— А вы как думаете?

Свинаркам Феня помогала и советом и делом, к маленьким поросятам питала нежность, на этой почве сошлась с Варварой.

Аня поздоровалась с порога. Игнат из-за ее плеча буркнул: «Добрый вечер» — и сел в угол.

— Мы с Феней тут совещались, — подвигая Ане табурет, сказал Панков. — Она мыслит: рано мы свели маток в один станок. Вот оно какое дело.

И эту мысль Алексей Васильевич вытягивал из Фени чуть ли не клещами. Когда он спросил ее, девушка ответила обычным:

— А вы как думаете?

Панков стал перечислять свои думки. Феня молча слушала. Он высказал предположение, что свели маток преждевременно. Феня закивала головой: и она так думает.

— Наверное, и в самом деле рано их Варвара в один станок собрала, — согласилась Аня.

— Варвара ни при чем, все мы виноваты, — заступилась Феня.

— Я не виню Варвару, — ответила Аня. — Когда по две свиньи в один ставок помещали, мы неделю после опороса выдерживали их порознь. А тут — на пятый день. Конечно, поросята к соскам еще не привыкли, навалились кучей на одну матку.

— Их краской метить надо, — подал голос Игнат. — Как хозяйки кур метят, чтобы не перепутать.

— А что, он дело говорит, — согласился Панков.

— Правильно, — присоединилась Феня, — очень дельное предложение: свиноматку и ее поросят одной краской пометить, чтобы сразу видно было, свою они сосут или нет.

Вопрос обсудили во всех деталях и решили, что на следующей неделе Аня попробует свести в один станок маток с десятидневными поросятами.

Из конторы вышли все вместе. Вечер был тихий и теплый. Где-то далеко в степи работал трактор, в красном уголке играла гармонь, и широкая полоса света из открытой двери ложилась на траву, на низкий штакетник.

— Такая хорошая погода, а танцуют в комнате, — потягиваясь, сказал Игнат. — Там же тесно, пыльно.

— У нас всегда в красном уголке танцуют, — заметила Феня.

— Можно бы шнур к футбольным воротам провести, лампочку ввернуть и — танцуй себе на воле. Можно же? — обернулся Игнат к Панкову.

— Это уж ты у специалистов спроси, у девчат, можно около футбольных ворот танцевать или нет, — ответил Панков.

— Можно и на земле, — серьезно пояснила Феня, — только лучше, когда на полу танцуешь.

— Вот видишь, — усмехнулся заведующий. — Беспокойный ты человек, Игнат, все бы тебе переделывать.

— Конечно, — в тон ему сказал Игнат, — я бы тут кое-что переделал. Этот сарай, — он кивнул в сторону конторы, — снес бы, на его месте поставил бы три… нет, четыре финских домика.

В это время подошли и остановились за спиной Панкова Семка и Варвара.

— Вот, например, Варвара замуж выйдет, — продолжал Игнат, — ей с мужем — комнату. И от колхоза приданое: кровать двухспальную, белье постельное, стол, стулья, шифоньер.

— Еще и занавесочки на окна, — вставил Семка.

— Занавесочки сами заведете, — ответил Игнат.

— Ты что-то такое выдумываешь, чего и не видано нигде и не слыхано, — усмехнулась Феня.

— Почему не видано? Я недавно письмо от товарища получил, он после демобилизации уехал в Сибирь, на строительство металлургического комбината. Пишет, молодые рабочие живут по три человека в комнате, с ванной, кухней. Не общежитие, а настоящая квартира.

— Так то для рабочих, — протянула Варвара.

— А мы кто? — спросил Игнат.

— А мы колхозники, — ответил за нее Семка.

— Потому и бежит в город молодежь, — сказала Феня.

— Видишь, какое дело, — мягко начал Алексей Васильевич, — после войны колхоз, считай, на голом месте начинал: немцы все хозяйство под откос пустили. Я сюда в пятьдесят третьем пришел. Два корпуса было и вот этот саманный сарай, — Панков показал большим пальцем через плечо. — А сейчас корпусов сколько? Шесть лет назад я четыреста голов свиней принял, а сейчас на девятую тысячу пошло. Вот оно какое дело! Не все сразу, Игнат, не все сразу. Ты, комсорг, с ним поговори, — обернулся Пашков к Ане, — а то у него заскоки. Финские домики — это в будущем, а мы живем сегодня…