Михаил Щукин - Имя для сына

Все это Андрей чувствовал, понимал, и ему хотелось соединить прошлое с сегодняшним днем. Соединить с помощью особых, берущих за сердце слов, которые скажут о том, что есть в мире вечные понятия, вечные истины. Сам мир меняется, а они, эти вечные истины, остаются неизменными, как неизменными во все века остаются хлеб и небо над головой.

Он вновь и вновь возвращался к сегодняшнему разговору с Рябушкиным, к мыслям о Козырине и опять ощущал растерянность и собственное бессилие, словно налетел на неожиданное препятствие… И вдруг четко и осознанно понял — препятствие будет мешать. Всегда. Надо или уйти в сторону, или все-таки преодолеть его. Человек, чувствующий себя только маленьким винтиком, конечно, уйдет… А он, Андрей Агарин?..

Как всегда, Козырин был одет с иголочки, его черные, подбитые сединой усы аккуратно подстрижены, чуть прищуренные глаза смотрели внимательно и серьезно. Двумя пальцами он держал толстую сувенирную авторучку и постукивал ею по столу. Рукав пиджака сдвинулся, обнажил золотую запонку, и она от косого солнечного луча ярко взблескивала.

Андрей терял мысль, казалось, что его сбивают костяной стук авторучки и взблески запонки, но повинны были совсем не они, а внимательный, серьезный взгляд Козырина. Даже намека на раздражение не было в нем. Яростный запал, с каким Андрей вошел в кабинет, потухал, точные, весомые слова куда-то исчезали, он никак не мог справиться с растерянностью и в конце концов, не сказав и половины того, что хотел, вздохнул:

— Ну вот, вроде все.

А хотел сказать о многом.

Рейд, который Андрей проводил по заданию Савватеева совместно с народным контролером из ПМК Шелковниковым и работницей поссовета Зориной, рейд, называвшийся в районе рейдом печати и народных контролеров, на многое открыл ему глаза, хотя глазам вначале не хотелось верить.

В первом же магазине маленький, юркий Шелковников, схватив за рукав Андрея, потащил его в дальний угол склада, ловко находя пространство между штабелями ящиков, нагромождениями мешков, кастрюль и сковородок.

— Глянь, Андрей Егорыч, как это называется?..

В дальнем углу склада по-хозяйски накрытые куском старого брезента, стояли несколько ящиков с консервами. Консервы были редкие, в крутояровских магазинах, по крайней мере, Андрей их никогда не видел. Рядом, тоже по-хозяйски накрытые брезентом, стояли другие ящики с марочным вином, конфетами, еще с чем-то. Ничего этого в магазинах тоже не было.

Заведующая, еще молодая полная женщина, шедшая сзади, чуть отодвинула Андрея плечом и оказалась впереди. Неторопливо опустила брезент, откинутый Шелковниковым.

— Все это отпускается по разнарядке в детские сады.

Шелковников дернул маленьким, острым носиком, сердито сверкнул глазами, осведомился:

— А что, ребятишкам в садике нынче по сто грамм выдают?

— Вино — по указанию Козырина.

— Хорошо, — не сдавался Шелковников. — Тогда покажите, сколько продуктов, кроме вина, вы отпустили детским садикам.

Заведующая ответила не сразу. Покрутила на белом, нежном пальце колечко, приглядываясь к нему, словно видела впервые, и, подумав, ответила:

— Документы должны быть в конторе. А еще лучше, обратитесь к Козырину, он вам даст ответ.

И тени беспокойства не проскальзывало на румяном довольном лице заведующей. Она без слов подписала акт, одолжив у Шелковникова авторучку, проводила их до самой двери и тут всплеснула руками.

— Ой, я же совсем забыла вам предложить! Может, вина возьмете, конфет, как-никак праздник скоро.

Андрей густо покраснел и не нашелся, что сказать, только с удивлением смотрел на холеное лицо заведующей. Шелковников дернул маленьким, острым носиком и поклонился:

— Спасибо, благодетельница ты наша. Померли бы мы без тебя.

Зорина, все время молчавшая, теперь переводила растерянный взгляд с заведующей на Андрея, и по ее лицу было видно, что предложение не кажется ей таким уж диким.

— Пойдемте, — жестко выговорил Андрей и первым толкнул дверь.

На улице Зорина отстала, а Шелковников, отогревая ладошкой покрасневший носик, с раздражением говорил Андрею, когда они шагали к следующему магазину:

— Это еще что, это семечки. Тут вот недавно шубы поступили, я точно выяснил, так ни одна на прилавке не появилась. Если бы только по своим раздали — полдела. Но в этих шубах, те форсят, кого Козырин к себе и на версту не подпустит.

Андрей такой раскладки не понимал.

— Да что тут понимать! — горячился Шелковников. — Сами торгаши забирают дефицит, а потом спекулируют. Только за руку не схватишь, кто же из покупателей сознается, что втридорога купил! Нет, Андрей Егорыч, наши рейды — все равно что по слону дробью пулять! Тут бомба нужна. Видел, заведующая даже глазом не моргнула — Козырин за спиной, а у Козырина еще кое-кто…

Андрей не любил таких разговоров, они его всегда раздражали, потому что было в них что-то — он не мог дать точного определения и названия, но его отталкивал скрытый смысл подобных разговоров, даже не отталкивал, а пугал — неужели жизнь — и устройство ее таковы и есть: кому-то все, а кому-то ничего? И если у тебя цепкие и загребущие руки, да еще беззастенчивое нахальство, значит, ты в этой жизни умеешь жить?! Но ведь это не так! Андрей верил, что это не так. Однако разговоры не умолкали, влезали в уши, и брало раздражение, что они не умолкают, что нередко в основе своей они верны. Не на голом же месте появляются, не из пустоты — сам только что убедился, десять минут назад.

До обеда проверили еще три магазина, и везде была одна и та же картина. Торговля в Крутоярове делилась на две половины: для тех, кто заходил с улицы, и для тех, кто заходил со двора. Товары, которых не было на прилавках и которых, считали рядовые покупатели, не существует вообще, спокойно лежали и дожидались своих избранных клиентов на складах и в подсобках.

В третьем магазине Шелковников взял несколько кульков расфасованного сахара, взвесил, и оказалось, что в каждом не хватает по сорок-пятьдесят граммов. Кульками с сахаром была заставлена огромная полка.

Андрей старательно подыскивал злобные и ехидные слова, которые скажет Козырину. Ему хотелось их выложить спокойно, весомо, увидеть замешательство хозяина кабинета, но сейчас, под внимательным, строгим взглядом Козырина слова куда-то разлетелись. Он пытался собрать их воедино. Не получалось. И, запутавшись, вздохнул:

— Ну вот, вроде все.

— Да. — Козырин перестал стучать авторучкой по столу, отложил ее в сторону, поднял руки, чтобы пригладить волосы, и косой солнечный луч блеснул теперь сразу на двух запонках. — Да. Обязательно напишите. Всех заведующих, всех продавцов — поименно. А мы в ближайшее время соберем правление и виновных накажем. Что касается вина — верно. Этот грех на мне. Но, посудите сами, шефы района приезжают. Нельзя ведь их с лаптями встречать. Тем более многие наши хозяйства от них зависят… А вам большое спасибо за работу.