Михаил Щукин - Имя для сына

Воронихин достал из машины папку и зачитал итоги районного соревнования.

— Друзья! — как всегда негромко, едва слышно, сказал он, сделав перед этим паузу, как будто хотел отделить свои слова от казенного вступления. — Первое место вы завоевали своим трудом вот на этих полях. Вы сделали все, чтобы осенью на них вырос хороший урожай. — Голос постепенно поднялся и зазвенел. — За ваш труд, за вашу совесть перед пашней низкий вам поклон. Земной поклон!

Воронихин неожиданно сделал шаг вперед и склонил голову.

Нет, что ни говори, а умел он удивить нестандартностью, умел сразу расположить людей к себе. И ведь сказал-то простые слова, а как глядели на него все, кто стоял сейчас на полевом стане!

— А теперь вас слушаю. — Воронихин вплотную подошел к механизаторам. — Давайте за жизнь — что кого тревожит.

Мужики смущенно переглянулись.

— Вроде все нормально. Только вот… мелочь, правда, неудобно.

— Мелочей в нашем деле, Василий, нет. Говори. Пожилой мужик с широким лицом сдвинул на лоб промасленную фуражку, поскреб затылок сильными короткими пальцами, оглянулся на товарищей, словно ища поддержки, и негромко начал:

— Папирос у нас нет, беда прямо. Махорку вот тянем. Курить оно, конечно, вредно, но если уж не отвык…

— Разрешите, Александр Григорьевич, несколько слов, — смущаясь, вмещалась Нина Александровна. — Тут речь не только о папиросах. Перед посевной я сама ездила в райпо, составляли график выезда автолавок. Ни одной не было за посевную! Ни у механизаторов, ни у животноводов. А на бумаге график, между прочим, выполняется. Ездят автолавки только в те хозяйства, которые поближе. Да в райцентре торгуют. А рейсы пишут на наш счет. Такое вот обслуживание. И с быткомбинатом то же самое.

— Понятно. — Воронихин ободряюще посмотрел на Нину Александровну. — Разберемся. В самое ближайшее время. Будьте спокойны. Еще вопросы есть? Нет?.. Андрей Егорович, тебе тут, видно, побеседовать надо, останься, а я пока с товарищами проеду и потом вас заберу.

Воронихин пригласил директора и парторга в свою машину. Вернулись они примерно через час. Директор и парторг были красными, как после бани. Воронихин им сухо кивнул, не вылезая из машины.

По дороге, очевидно помня о разговоре на полевом стане, Воронихин наставлял Андрея:

— Обязательно упомяни об обслуживании. Обязательно. Это же черт знает что!

Андрей не удержался:

— Александр Григорьевич, можно вам задать один вопрос?

— Хоть два.

— Понимаете, я никак не могу разобраться…

Он хотел говорить спокойно и обстоятельно, но это у него не получалось. Голос рвался, и, уже не осторожничая, Андрей открытым текстом выкладывал все, что у него наболело на душе за последнее время, — свое недоумение, свою злость. Ведь получается так, что Козырин практически неуязвим. История с машинами, проданными налево, сошла ему с рук, торговля по запискам не прекратилась. А совсем недавно Андрей выяснил, что Козырин еще и скупает песцовые шкурки, расплачиваясь со звероводами дефицитом. Зачем ему столько шкурок? Значит, опять какие-то темные дела? Но важны в конечном счете не сами шкурки и не машины, главное в другом — все это делается почти явно, а иногда даже и демонстрируется. Взять тот же особняк… Козырину, занятому своими делами, уже некогда руководить райпо, поэтому и обслуживание механизаторов на поле организовано из рук вон… И последнее: глядя на Козырина, на его «красивую» жизнь, люди начинают думать, что сейчас так и надо жить. Рождается недоверие, точнее — безверие…

Воронихин молча, внимательно слушал. Когда Андрей закончил, неожиданно спросил:

— Видел вчера фильм по телевизору?

— Смотрел. А при чем здесь?..

— Помнишь, появился секретарь райкома и всю беду за один день развел руками? Вот в этом и заключается главная ошибка. Ты тоже снизу вверх смотришь и думаешь, что я всемогущий бог. Если бы все мгновенно делалось по нашему желанию… Да, в некоторых вещах Козырин, конечно, хватил лишку, и мы с него за это спросим, но идеальных людей нет. А я смотрю еще и с другой стороны и вижу, что таких работящих мужиков, как он, у нас мало. И если мы его уберем, заменить будет некем. Это жизнь, Андрей Егорович, а в ней не только белое и черное, но и полутона есть.

А ведь Козырин именно на это и рассчитывает, вдруг осенило Андрея, рассчитывает, что слегка пожурят за недостатки, а самую суть, корень — не тронут. А недостатки… У кого их в работе нет? И можно спокойно жить дальше так, как ему хочется, — на широкую ногу, радуясь, что взял власть над многими людьми, а со временем возьмет еще больше. И будет эта привычка — хватать все под себя — расти и шириться, влезать корнями в почву, как растет и влезает корнями вглубь цепкое крапивное семя, залавливая брошенную, неухоженную землю. Крапива быстрее всего растет там, где земля находится в запустении. Но ведь души, как и земля, не могут быть в запустении! Не должно в них падать и прорастать крапивное семя!

— Согласен со мной? — спросил Воронихин. Андрей покраснел, смешался от неожиданного и прямого вопроса, но врать он не умел.

— Нет.

Крутояровский район Воронихин принял в середине шестидесятых годов. Дела в районе были из рук вон. В области так и говорили — Крутоярово под яр скатилось. К этому времени уже немолодой Воронихин досыта наелся несладкого хлеба председателя колхоза, бил крепко помят жизнью и хорошо понимал, что поднять район будет непросто.

На третий день после пленума райкома партии, на котором его избрали первым, Воронихин рано утром выехал из Крутоярова на стареньком «газике» своего предшественника. В райкоме предупредил, что вернется только через двое суток и что связь будет держать по телефону. Он мотался по разбитым полевым дорогам, был на фермах и в мастерских, разговаривал с людьми. И чем больше ездил, чем больше разговаривал, тем сильнее мрачнел. Из той долгой и невеселой поездки, из многих разговоров ему почему-то больше всего запомнилась одна поучительная история. Он ее и сейчас помнит во всех подробностях.

Машин на уборке, как всегда, не хватало, зерно лежало на току и могло загореться. Его надо было срочно вывезти на элеватор. Колхоз как раз находился возле бойкой дороги, которая вела в соседний район, и по ней к элеватору густо шли машины. Потеряв надежду выбить дополнительный транспорт, председатель взял в колхозной кассе деньги — все сотни пятерками — и вышел на дорогу. Останавливал пустую машину, идущую в соседний район (своих ближних соседей обижать побаивался), давал шоферу пятерку, и тот сворачивал на колхозный ток, грузился зерном и ехал на элеватор. К вечеру весь хлеб вывезли.

Тем председателем был Панюшкин.

Есть в этой истории, думал Воронихин, свой смысл и своя логика.