Михаил Соколов - Искры

Ряшин не проводил подобных бесед. Он был согласен, что и Михайловский, и все русские критики Маркса не понимают процесса общественного развития России и проповедуют ошибочные теории, а новые народники из «Русского богатства» придерживаются неверных идей «крестьянского социализма» в виде сельской общины и «народной промышленности». Но он не разделял точки зрения, что русское рабочее движение уже готово полностью воспринять идеи марксизма и пойти по революционному пути, как это было в некоторых странах Западной Европы. Он считал, что в России с рабочими надо говорить пока не о высоких идеалах социализма, а лишь об их повседневных материальных нуждах. Поэтому, слушая Луку Матвеича, Ряшин думал: «Сказано — интеллигент, человек, оторванный от рабочей действительности! Ему все сразу давай: и хорошие заработки, и политические свободы, и республику. А вы поработали бы на заводе да послушали, о чем рассуждают и чего хотят сегодня эти взрослые дети — наши рабочие, тогда, может быть, у вас отпала бы охота выступать с такими прожектами».

Лука Матвеич говорил своим мягким, немного глуховатым голосом:

— Итак, марксизм — единственно правильное революционное учение, открывающее пролетариату путь к окончательному и полному освобождению. Куда ведет этот путь? Он ведет к социализму и коммунизму, то есть к такому общественному строю, при котором не будет ни угнетателей, ни угнетенных, при котором эксплуатация человека человеком станет невозможной… Должны ли мы, рабочие России, стать на этот путь? Да, должны. Плеханов и группа «Освобождение труда», а в особенности созданный Лениным «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» доказали, что иного пути у рабочих России нет и быть не может. Теперь это понимают все передовые рабочие — участники марксистских кружков. Но вот нашлись среди нас люди, так называемые «экономисты», которые считают, что проповедовать среди наших рабочих революционный марксизм преждевременно: не доросли, мол, и не поймут, а тем более не пойдут на борьбу против самодержавия. Это тоже величайшее заблуждение. Петербургский «Союз борьбы», руководя стачечным движением на фабриках и заводах, воочию показал, что соединять борьбу рабочих за улучшение условий труда с политической борьбой против самодержавия, как это вытекает из учения революционных марксистов, можно и должно.

Лука Матвеич взглянул на Ряшина, пригладил усы и помолчал, ожидая, не возразит ли он что-нибудь. Ожидали этого и другие кружковцы. Но Ряшин молчал.

Ткаченко тихо сказал Леону:

— Иван Павлович собирается с мыслями. Сейчас начнется спор, и твоему Цыбуле туго придется.

Леон только усмехнулся. Он знал, что спорить с Лукой Матвеичем тут никто не сможет.

Лука Матвеич продолжал:

— Конечно, русский язык или арифметика, — полезные науки, но сейчас нам надо учиться другой, главной науке: классовой борьбе с самодержавием и капитализмом. И больше того: учась сами, мы должны рабочих учить этой науке, должны идти в самую, что называется, гущу рабочих и разъяснять им социалистические задачи нашей борьбы. Готовить пролетариат к будущей самостоятельной борьбе за политические свободы, за свержение царизма — вот чем должны сейчас заниматься социал-демократы в первую очередь…

— А капитализм? — несмело спросил Леон. — Ведь наша задача — скинуть всех хозяев и самим стать хозяевами всего.

Ряшин наконец подал голос:

— Это разные вещи, свержение царизма и капитализма, и их нельзя смешивать.

Лука Матвеич бросил ему:

— Вы имеете в виду высказывания Плеханова, но не совсем правильно понимаете их.

— Плеханов в работе «Социализм и политическая борьба» говорит, что действительно нельзя смешивать два таких понятия как борьба с абсолютизмом и социалистическая революция, но он указывает также, что надо иметь в виду и то и другое, — уверенно сказала Оксана.

Леон обернулся к ней и раскрыл глаза от удивления. «Вот ты, оказывается, какая, сестренка? А молчала!..» — готов был сказать он и с гордостью шепнул сидевшему рядом Ткаченко:

— Моя сестра.

— Не похоже…

Лука Матвеич поправил Оксану:

— Сблизить наступление этих моментов: низвержение самодержавия и социалистическую революцию.

Ряшин встал, бросил окурок папиросы в угол к печке и сказал:

— Мечтать о сближении этих двух моментов, конечно, можно. Но нам еще много лет придется потратить на «сближение» наших рабочих с самим понятием «социалистическая революция»… По-моему, мы должны не о будущих белых караваях мечтать, а о сегодняшнем хлебе насущном, то есть думать в первую очередь о развитии экономической борьбы как о неизбежном этапе на пути к борьбе политической.

— О развитии борьбы только за хлеб насущный думали и до вас, товарищ Ряшин, — возразил Лука Матвеич. — Об авторах «Кредо» говорю. Судя по вашим словам, вы хорошо осведомлены об этом документе.

Ряшин встал, посмотрел на карманные часы, показывая этим, что беседа затянулась, и раздраженно ответил:

— Я одно хорошо знаю: рабочих, их жизнь. И могу вам сказать: люди хотят есть, хотят как-нибудь свести концы с концами. Если вы, социал-демократы интеллигенты, хотите посоветовать им: мол, подождите немного, скоро наступит социализм и вы получите белый социалистический каравай, — тогда я отказываюсь понимать, ради чего мы собрались здесь сегодня. То, что вы предлагаете нам, — это костюм с чужого плеча, это готовые схемы, которые привезли из-за границы некоторые наши революционеры-интеллигенты.

— Наука о классовой борьбе пролетариата, по-вашему, есть… схема? — спросил Лука Матвеич, попыхивая трубкой.

Ряшин прошелся по комнате, — невысокий, с кривыми руками, выгнутыми в локтях, неторопливый и сумрачный, знающий себе цену, и решительно сказал:

— Западноевропейская эта наука и для нас пока не подходит, для нашего уровня развития. Нам еще много надо учиться, прежде чем мы сможем осознать себя как класс и готовы будем выступать в качестве самостоятельной общественной силы.

— Гм… — задумчиво произнес Лука Матвеич. — Учиться, конечно, нам надо много, но смотря чему и у кого.

— Политической борьбе учиться, у всех учиться, в том числе и у оппозиционных слоев общества.

— То есть у буржуазии?

— Да, и у буржуазии. Повидимому, вам хорошо известно, что буржуазия не всегда в истории была, реакционным классом. Наоборот, на известных ступенях развития общества она была весьма революционна, она шла вперед, и в этом своем движении ломала все и всяческие феодально-крепостнические перядки.

Лука Матвеич смотрел на Ряшина и думал: «Да, не лыком шит, башковит… Умеет даже использовать работы Маркса». И вслух ответил:

— А и ловкий же вы… Послушать вас — можно и впрямь-подумать, что рабочему человеку ничего не остается, как идти на поводу у буржуазии. Слов нет, в свое время буржуазия была революционна, и очень, но это относится ко времени ее борьбы с феодально-крепостническим строем, с цеховой ограниченностью производства — со всем, что мешало развитию производительных сил и новых буржуазных производственных отношений. Вы забываете, что теперь, в эпоху высоко развитого промышленного капитализма, прогрессивное значение капитализма приближается к нулю, а революционность буржуазии даже у нас в России все больше превращается в ее реакционность. Что же вы морочите здесь голову такими наставлениями, которые могут только сбивать рабочих с правильного пути?.. — Лука Матвеич хмуро взглянул на притихшего Ряшина, ожидая ответа, но тот молчал. Ему стало ясно, что Ряшин — экономист, и он задумался: «Оставлять ли его руководителем кружка? Оставлять нельзя, но другого руководителя нет. Да, плохи дела, не хватает людей. А подготовить нового руководителя не такое легкое дело, для этого нужны годы. Хорошо бы подготовить Леона, как было с Чургиным. Но тот упорный и политически грамотный, а Леон еще молод и зелен. Значит, придется самому мне почаще сюда наезжать», — пришел он к выводу и обратился к кружковцам: