Михаил Соколов - Искры

Дед Струков бросил насмешливо:

— Ты ведь тоже кричал — «не пущать»? Ну, и отдыхай теперь!

— Я и сейчас скажу, — тряхнув шевелюрой, ответил деду Борис Лавренев, — острастку надо им дать, начальникам!

— Само собой, — басовито заговорил грузный, огромного роста вальцовщик Щелоков. — Пустим стан, а они другим цехам плату скинут, и скажут нам люди: «Эх, за себя не могли постоять и нас подвели!»

— Правильно тут Леон Дорохов говорил: им только палец в рот положи…

— Пальца вам жалко, а брюха — нет? У-у, дурачье, — ворчали старики.

Так в пререканиях прошло часа два, пока Вихряй пришел из больницы и рассказал, что с Бесхлебновым.

— …Кровью изошел здорово, так что еще неизвестно, выдержит ли. Завтра пулю вырезать будут, — закончил он свое сообщение и задумчиво продолжал — Да-а, выходит, чем больше терпим, тем они больше над нашим братом измываются. За скотину считают. А мы ж люди!..

Вернулись и Леон с Ермолаичем. Они обошли главные цехи завода и рассказали рабочим о событиях в прокатном.

— В доменном уже все знают про наши дела, — сказал Леон. — В литейный Ермолаич ходил. Там говорят: пора, мол, бросать работу, довольно терпеть.

— Молодец, Левка! — торжествующе воскликнул Вихряй. — Вижу, ты парень деловой… А ну, все садись сюда поближе. Сейчас шахтер нам кое-что скажет.

Леон собрался с мыслями. Что он, молодой рабочий, может сказать этим опытным людям, вальцовщикам? Но для чего же тогда он ходил на кружок Чургина и слушал речи о том, как надо рабочим бороться за свои права? Для чего ночи просиживал над книгами, если молчать в такую важную минуту жизни рабочих? И он рассказал о том, что видел на шахте. Говорил негромко, но горячо, торопливо, будто боялся, что ему не дадут досказать самое главное, и закончил:

— …Ну вот и решили мы остановить все работы. Забастовкой это называется. Пошли по уступам, потолковали с шахтерами. Не все сразу согласились, но потом все же согласились все. Остановили шахту, выбрали забастовочный комитет. А комитет составил требования к хозяину рудника… Так было у нас. И у вас, считайте, тоже началась такая забастовка. Но у нас вся шахта была остановлена разом, в один день, а тут один стан стоит. И я так думаю: давайте остановим весь цех. Весь завод!

— Весь завод?! — приглушенно воскликнул вальцовщик Щелоков.

Александров смотрел на Леона и думал: «Умный парень».

— Дельная речь, — одобрительно проговорил он, — Так и мы должны действовать, и нечего бояться расчета. Пять тысяч рабочих за ворота не выкинут!

Ткаченко предложил:

— Давайте разобьемся на группы по два-три человека, обойдем цехи и попросим, чтобы нас поддержали. А утром еще раз по цехам пройдем.

Александров обратился к вальцовщикам:

— Так что же, — бастуем, ребята?

— Бастуем!

В эту ночь Леон дал условную телеграмму о событиях Чургину.

Утром, едва прогудел первый гудок, на завод пришли рабочие дневной смены. Знакомые и незнакомые встретили их небывалой новостью:

— Прокатный взбунтовался!

— Галин подранил вальцовщика!

— Расценки опять урезали!

И все сворачивали в прокатный цех.

Ряшин пришел, когда в цехе было уже человек пятьсот. Слышались грозные выкрики, перебранка, и стоял такой шум, что ничего невозможно было понять.

Узнав о событиях, Ряшин сказал Александрову:

— Шаль, что вы раньше мне не сообщили… Ну, что ж, попытаемся направить стихию в должное русло. Другие цехи знают о забастовке?

— Весь завод знает, — ответил Ткаченко.

А на обеденном столе, как могучий дуб, стоял Щелоков и говорил, будто в колокол бил, размахивая правой рукой:

— До каких пор будем терпеть? Нынче — Бесхлебнова, завтра — другого, да что мы, за себя постоять не можем? — И что было силы крикнул: — Мы их научим обходиться с рабочим народом!.. Бастуем, братцы!

Шум голосов усилился, толпа всколыхнулась.

На стол вскочил курносый парень, заговорил звонким, срывающимся голосом:

— Ребята! Нам надо послушать, об чем старики сказали. А они сказали, что директор говорил. А директор раз сказал, все одно на своем поставит. Об чем он сказал? Он сказал, может, нам и работать, мол, не придется, раз мы так…

— Утри молоко на губах! — бросил кто-то.

Но парень не унимался:

— Я так скажу: давайте пущать стан. А хозяину бумагу про это составим…

— А он с твоей бумагой до ветру сходит.

— Ха-ха-ха! Правильна-а-а!

— Чего правильна? Хозяина мы встречали и знаем его, — ! он сразу даст ход делу.

— По зубам даст, папаша!

К Ряшину подошел полный человек с черными усами — токарь механических мастерских Чурбанов.

— Стачка? — спросил он.

— Стачка, — ответил Ряшин. — Сейчас скажет Александров, потом ты. Мол, механический поддержит вас, прокатчиков.

На стол поднялся Александров. В цехе было уже до тысячи человек, а со двора входили все новые и новые группы рабочих. Все хорошо знали, что Александров — старшой, и шум сразу стих.

— А ну, Александрии, скажи — послушаем! — крикнули из толпы.

— Я думаю, много говорить тут нечего: всю ночь проговорили… Не хочет директор отменить распоряжение об урезке расценок и уволить начальника цеха — не пускать стан, — сердито сказал Александров. — Надо призвать на помощь другие цехи и начать забастовку всем заводом… Что мы делали, когда нас били на улице? Собирались в кучу и тоже били. И ловко выходило. Так и здесь: все за одного должны подняться!

— Верна-а, Александрыч!

— Чего — верна? Рассчитают за милую душу.

— Облизнутся! Весь завод не рассчитаешь.

— А старшим не урезали, сынок? — съязвил кто-то.

— Не урезали, отец, — ответил Александров. — Потому не урезали, чтоб мы с тобой в разные стороны потянули и общее дело расстроили. Но я с четырнадцати лет здесь работаю и говорю вам: довольно терпеть! Лопнуло оно, черти б его взяли, терпение это… Бастовать всем заводом! — заключил он и спрыгнул со стола.

— Всем заводом! Вот это — дело!

— Бросай работу!

— А чего жрать будешь? — кричали в толпе.

На стол вскочил Чурбачов, разгладил усы и поднял руку.

— Я из механических, — громко сказал он, — и пришел вам передать: если вы объявите стачку, мы тоже присоединимся к вам… Тушите печи! Мы тоже бросим работу.

— Вот за это спасибо!

— Молодцы. Гуртом оно и батька одолеть можно!

Чурбачова сменил Ряшин. Поднявшись на стол, он поправил картуз с лакированным козырьком, подождал, пока уляжется шум, и заговорил тоном опытного оратора:

— Стачка — грозное оружие в наших руках. Если мы выступим все сообща, нас никакой хозяин не одолеет. Больше того: нас поддержат все слои общества, ибо мы тоже люди и законно требуем улучшения своей жизни. Стачка уже идет. Сама жизнь ее объявила. Я советую приостановить работу всем заводом, выбрать стачечный комитет и потребовать от хозяина отменить снижение расценок.