Михаил Соколов - Искры

— Огонь! — крикнул Леон.

Раздались недружные залпы, но казаки скакали к баррикаде.

— Бомбы! — сказал Леон, тронув Рюмина за плечо.

Рюмин покрутил ручку телефонного аппарата. Страшный взрыв потряс воздух, и к небу поднялась туча земли и засыпала дружинников пылью и снегом… И когда дым рассеялся, казаки уже скакали к балке.

— Хорош шахтерский динамит! — удовлетворенно засмеялся Леон.

На дороге лежали две убитые лошади, но всадников не было видно. Леон поднялся и побежал к Щелокову. И тут он увидел: в ямке, уткнув голову в снег, с винтовкой в руках лежал зарубленный Щелоков, а рядом с ним мертвый атаманец.

— Опоздал! — горестно произнес Леон и опустился на колени.

Подошли дружинники и молча сняли шапки…

А дома ожидали Леона.

Алена, как безумная, металась по комнатам и все порывалась уйти т-уда, где разрывались снаряды и щелкали выстрелы. Игнат Сысоич и Марья не пускали ее и говорили, что Леон придет, как только все успокоится. Они не верили в то, что Леон придет, но им самим было легче от таких слов, и они неизменно повторяли их.

— Придет, вернется, куда он денется? Должно, сидит где-нибудь в укрытии. Он вырос между казаками и знает, как от огня укрыться, — успокаивал Игнат Сысоич Алену, но она не слушала его и все просила, плача и простирая руки:

— Пустите меня… Ну, пустите меня, батя, я хоть гляну на него перед смертью!

— И такое скажет, ей-богу, что и слушать не хочется, — говорила Марья. — Как будто он там умирает.

— Я никогда, никогда больше его не увижу, маменька… Ох, что они сделали!.. Что они со мной сделали, родители мои?! Они разлучили нас, — рыдая, ходила Алена по передней и при каждом пушечном выстреле порывалась к двери, готовая выбежать на улицу, но ее удерживал Игнат Сысоич и сам украдкой смахивал с глаз слезу.

В окно было видно, как в поселке рвались снаряды, горели хаты, как на пустыре мелькали казаки на лошадях, но понять, что там происходило, было невозможно. Однако Игнат Сысоич понимал: там, в поселке, происходит бой, и Леон, конечно же, там. И Марья это понимала и поэтому только многозначительно переглядывалась с Игнатом Сысоичем и тяжко вздыхала, плача и косынкой утирая слезы. «Нет, не вернется мой сыночек теперь, закандалят его изуверы проклятые и в Сибирь загонят навеки, — думала она. — И Федя не выживет, все время в бреду находится… Господи, да за что же ты бросил детей наших этим извергам?!»

А пальба из орудий то прекращалась, то вновь начиналась, и от нее дрожали стекла в рамах, посуда, весь дом. Так длилось несколько часов, мучительно тяжких, нескончаемо долгих, а о Леоне попрежнему не было никаких известий, и некого было послать в поселок, чтобы хоть узнать, жив ли он?

Перед вечером дверь отворилась, и в комнату медленно вошел Яков в своей бобровой шубе. Сняв шапку, он хотел снять и шубу, но не мог, и только болезненно сморщился, почувствовав боль в спине. Не зная, что Дороховы приехали совсем, он вяло спросил, поздоровавшись:

— В гости приехали или как?

— В гости. В такие «гости», что будь вы трижды прокляты со своим отцом! — ответил ему Игнат Сысоич.

Яков удивленно спросил:

— А я тут при чем?

— Он ни при чем! — воскликнул Игнат Сысоич, — А при том, что вы выгнали нас из родного угла, забрали худобу, зерно, все разграбили! Звери вы! Проклятое племя, какое изничтожать надо и со света сгонять навовсе, — гневно говорил Игнат Сысоич, бурно расхаживая по комнате. Потом достал из кармана пачку денег, которую Яков оставил Марье, бросил ее на стол и сказал: — Возьми. Больше ты меня не купишь и не задаришь.

Яков никогда не предполагал, чтобы этот смирный человек мог дойти до такого ожесточения. Взяв пачку, он подбросил ее на ладони и недобро спросил, следя за каждым шагом Игната Сысоича:

— Так. Вы все сказали? Быть может, вам надо напомнить, кто я такой?

— Нет, не все, — резко обернулся к нему Игнат Сысоич. — Еще вот что скажу: убирайся с глаз моих. Не то заду-ушу, проклятого! — И он бросился на Якова с поднятыми кулаками.

Яков не сдвинулся с места и только исподлобья посмотрел на него злыми глазами. Ему хотелось взять за шиворот Игната Сысоича и вышвырнуть его из этого дома, купленного на его деньги, но он не хотел сейчас так поступать, потому что с ним в Харьков ехала Оксана, а он еще надеялся уговорить ее вернуться к нему. И он, сдерживая злобу, примирительно сказал:

— Зря вы на меня таким кочетом наскакиваете, батя.

— Какой я в чертях тебе «батя» теперь? В Кундрючевке остался твой батя, зверь неземной. А я на тебя и смотреть больше не хочу! Духу твоего больше не хочу переносить! — кричал Игнат Сысоич, потрясая кулаками и топчась возле Якова.

«Так! Здорово за живое задело, значит! Допекли старого», — подумал Яков и заметил: на пороге стояла вышедшая из спальни Алена и смотрела на него большими, полными ненависти глазами.

— Ты? Ты опять пришел? — спросила она и сразу повысила голос: — Уходи отсюда! Уходи, изверг! Ты отнял у меня Леона! Ты загубил мою жизнь и опять приехал в мой дом?

— Сестра, я ранен. Да и ты, как видно, больная, — ответил ей Яков.

Алена быстро подошла к нему и голосом, полным отчаяния, сказала:

— А-а, я больная? А кто сделал меня такой? Кто сделал меня больной? Вы с отцом… Ты! И тебя не ранить надо, тебя убить надо, как бешеную собаку!.. Удались с моих глаз долой, дьявол, и будь ты проклят навек!

В комнату быстро вошла Оксана. Сорвав с головы шапочку, она бросила ее на стол и, сдернув с руки перчатку, взволнованно сказала:

— Все разгромили. Леон вряд ли уцелеет.

Алена посмотрела на нее лихорадочными, горящими глазами и вскрикнула:

— Я говорила!.. Я знала все…

Вдруг она покачнулась, глотнула воздух и упала на пол.

Марья и Игнат Сысоич бросились к ней.

Яков опустил голову. «Все кончено, погибла Аленка», — мысленно сказал он и обратился к Оксане:

— Поедем отсюда. Тут можно сойти с ума.

— Мне некуда больше ехать. Уходи, — сквозь зубы проговорила Оксана.

Яков надел шапку и криво усмехнулся:

— Я ухожу, Оксана. Пусть и моя жизнь будет разбита. Но следующей будет твоя! — угрожающе прошептал он и вышел.

Игнат Сысоич уложил Алену в постель и посоветовал Оксане:

— Скройся куда-нибудь, дочка. Видит бог, этот зверь так от тебя не отстанет.

Оксана стояла возле окна и смотрела на поселок. Там разрывались снаряды и хлопали винтовочные выстрелы. Там был Леон, брат, был Рюмин, все рабочие-кружковцы, с которыми она не раз бывала на собраниях. Быть может, их уже нет в живых, быть может, они пали в неравной борьбе, пали за счастье простого народа. «А я, дочь этого народа, мечтавшая посвятить ему свою жизнь, я стою здесь. Кто же тогда я такая?» — мысленно спрашивала она себя.