Михаил Соколов - Искры

Леон рассмеялся и, вспомнив, как дядя Василь шумел на рабочих в артельном штреке, спросил:

— Это вы в том ходу, где артель, ругали шахтеров?

— Когда? Да не в ходу, а в штреке, и не ругал я их, а пошумел малость, чтоб делали как велю. Я, брат, не люблю, когда не по-моему получается. Научись сперва, а то не успел пилу в руки взять, как уж: «Я сам знаю», — передразнил он кого-то. — А это шахта, и ею надо управлять. Потому и шумел. А как же иначе? Вот и на тебя буду шуметь, ежели не так станешь делать.

— Да я еще не знаю, как и делать.

— А ты смотри, как дядя Василь делает, и учись. Я всех учу. Мало ли тут из нашего села, и все мои ученики.

Они спускались по людскому ходку так быстро, что Леон еле слышал голос дяди Василя и все время отставал от него. Дядя Василь пожурил его за медлительность и, умерив шаг, продолжал расспросы вперемежку с рассказами о жизни шахты:

— А откель сам будешь, Леонтий?

— Из Кундрючевки. На Дону хутор такой есть.

— Та-ак… Из казаков, значит, будешь?

Мимо них в уклоне прогремел вагончик с углем. Из-под заторможенных колес его с треском сыпались искры, разнося неприятный запах металлической гари. Следом за вагончиком бежали два молодых шахтера, придерживая его.

— Во несется, паралич его расшиби. Как жигит-станичник ваш — а, Левон?

— Я из мужиков, дядя Василь.

— Намедни вот так бежали ребята за вагоном, ну, а он возьми и забурись, а впереди люди. Убило одного… Из мужиков? Ну, да казака, брат, сюда и золотом не заманишь. Чей же ты там, в Кундрючевке-то?

— Дорохов.

— Та-ак! А отчего ж ты под землю залетел, молодец?

— Нужда заела, дядя Василь. Ты в гору, а она тебя вниз, да так тягаешься с нуждой, как медведь с колодой… Другую жизнь надумал искать.

Дядя Василь помолчал немного, со скрытым унынием повторил:

— «Другую жизнь»… Все мы ее ищем. Чай, с жиру в могилу эту никакой не завернет. Я сам, брат, за другой этой жизнью сюда прилетал… Орловский я, а вишь, куда занесла судьбинушка-матушка?.. Ну, не горюй, Леонтий, будем заодно. Холостой аль того… обзавестись лишними ртами успел?

— Холостой.

— И лучше. Тут самому дай бог прокормиться.

Немного погодя, предупредив Леона, чтоб нагибался, дядя Василь свернул в штрек лавы подрядчика Москвина.

— Тут вода, гляди.

Действительно, через несколько шагов Леон почувствовал под ногами воду. Ее было немного, но подошва штрека имела неровности, и вода задерживалась, образуя лужи. Низко наклонившись, Леон крупно шагал по шпалам, выставив руку с лампой вперед: то и дело он ударялся головой о крепь и наконец остановился на минуту, не в силах идти дальше.

— Постойте, дядя Василь, а то я без головы останусь.

Дядя Василь не мог прыгать по шпалам, так как они были редки, и шел как попало, шлепая по воде сапогами. Остановившись передохнуть малость вместе с Леоном, он стал ругать подрядчика:

— Вот, шельма старая, гляди, как шпалы уложил, а? Как кобелю сигать надо, паралич те совсем. И вода… нельзя было канавку сделать поглубже? А это рази крепь? Какая это рама? — указал он на стойку. — Бабка моя, и та справней выглядит. Ну, погоди, догребется он до тебя, старый, попомнишь тогда мое слово.

— Кто это догребется?

— А Гаврилыч…

До Леона не доходило возмущение старика, но он чувствовал, что старик прав. И гнилая, ненадежная крепь, и лужи воды, и колея из деревянных, обшинованных железом реек вместо рельсов и даже воздух, спертый, пахнущий кислым и древесной плесенью, — все здесь было хуже, чем в других штреках. Но почему дядя Василь угрожает Чургиным и злорадствует, что он доберется до подрядчика? Леону хотелось узнать об этом, но он боялся спросить и только поддакивал своему учителю.

Дядя Василь успел рассказать о случае, когда в прошлом году в этот штрек прорвалась вода из заброшенной шахтенки. Затопив коренной штрек и отрезав выход к стволу, она оставила бы под землей девяносто человек, если бы Чургин не вывел народ через воздушный ход.

— Все обошлось благополучно. Только один новичок от страха сошел тогда с ума. Вскорости, бог дал, помер, в сумасшедшем… Ну, пошли, — неожиданно кончив, заторопился дядя Василь.

Минут через десять впереди, как огоньки цыганского табора, блеснули лампы. Возле них виднелись рабочие. Слышалось, как они о чем-то переговаривались, но голоса их были глухие, беззвучные. Подойдя ближе, дядя Василь бойко поздоровался с крепильщиками, осведомился о делах и с гордостью представил им нового своего ученика: «Сам Гаврилыч препоручил!»

Поймав на себе любопытные взгляды, Леон отошел и сел в сторонке. Возле него, без рубашки, неудобно стоя на коленях, рабочий молотком вбивал в кровлю стальной ломик. Порода сыпалась ему на голову, на спину, но он не обращал на это никакого внимания и продолжал дырявить камень для динамитных бурок. По черной костистой спине его дорожками катился пот, поблескивая на свету лампы.

В самом конце штрека лежал на боку другой рабочий и подрубал пласт, выравнивая штрек. Мельчайшие кусочки антрацита фейерверком разлетались в стороны, били по лицу, но он только жмурил глаза и еще злее клевал обушком антрацитную ленту.

Глухо перестукивались обушки в уступах.

Леон наблюдал за шахтерами-проходчиками и вспоминал хуторских богатеев, разодетых городских господ в лакированных фаэтонах, постановление атамана… Почему так несправедливо устроена жизнь? Кто разделил людей на богатых и на бедных, на счастливых и обездоленных и дал одному белый хлеб, а другому — черный? Почему судьба опекает не всех одинаково? Кормит по-разному? Блюдет по выбору?

Неожиданно Леон почувствовал, как в висках его застучало молоточками и стало душно. Он расстегнул ворот рубашки, несколько раз глубоко вздохнул, но в легких ощущалцсь пустота. Работавший в конце штрека человек вдруг перестал рубать и положил голову на штыб.

Дядя Василь поднял шум:

— Проходчик, кажись, задохнулся.

Шахтера выволокли из кутка, сбрызнули ему лицо водой, а спустя несколько минут он вновь взялся за обушок.

Выслушав наставление дяди Василя, Леон взял в руки пилу, осмотрел ее деловито и по меткам крепильщиков принялся отпиливать концы толстых дубовых бревен, готовя крепь.

После ухода Леона с хутора жизнь в Кундрючевке вошла в обычную свою колею.

Степан Вострокнутов, надеясь вернуть полпая своей земли, подал на Загорулькика прошение наказному атаману и со дня на день ожидал ответа.

Егор Дубов, вызванный в Новочеркасск по жалобе Нефеда Загорулькина, вернулся с бумагой от окружного атамана, в которой Калине предлагалось дело о ранении сына Дубова и об убытках, причиненных Егором хозяйству Загорулькиных, уладить миром.