Любовь Руднева - Голос из глубин

— И-эх-ма, Андрей Дмитриевич, злую штуку сыграла с вами контузия. Вы ж такой, на мой взгляд, и моряк славный. Может, все-таки проглотите ну хоть какое снадобье? К сожалению, идти можем только по направлению ветра и волн, иначе уж и никто не совладает со своей натурой, даже еду не приготовишь. Наше судно небольшое — гидрограф — и не имеет той остойчивости, чтоб на нем жить-быть так долго, да еще толкать вперед вашу объемную науку. Небось даже когда по волне идем, вам тяжко?!

Прошло пять томительных дней. Андрей клял свою физическую «непроходимость», и обо всем думалось ему не в светлых тонах. Раза два навестил его ленинградец Никита Рощин, сочувственно шутя, уговорил выпить настойку из разных трав собственного изготовления. Про Никиту капитан говорил, что у него легкая рука и добрый глаз, — так и оказалось…

Уже добрались до «своего» хребта. Попробовали возобновить работу, съемку по галсам через Брокен. Но так замотало всех на волнах, что снова договорились с капитаном идти лишь по ветру.

Наступили новые сутки. Рано утром, часов в пять, Сорока появился в каюте Андрея, тот брился.

— Здорово вы осунулись, но зато сегодня — о’кей! Вы начнете движение по разрезу. — Капитан только второй рейс ходил на своем гидрографе с «научниками» и был рад вставлять словечки, как считал он, специальные и всячески выражал приязнь Шерохову и его делу.

Андрей знал, что в спину ему капитан говорил: «Я-то сам далек от завлечений-увлечений, — у него в ходу было несколько таких слиянных словечек, — но почитаю, уважаю фанатов. А уж наш Андрей Дмитриевич фанатам фанат, притом отзывчивая личность! На Одесской улице, да и на какой другой такого не найдешь, скорее подцепишь кошелек с дукатами! А настоящему фанату самому по себе цены нет».

Забавно, когда Сорока говорил о людях высокого роста, он по-детски старательно вытягивался и даже становился на цыпочки.

Теперь Андрей посетовал:

— Беда-то какая, самая восточная часть хребта у нас все-таки осталась неисследованной.

Капитан Сорока, поправив на столе Андрея скособоченную стопку книг, успокоительно, каким-то не своим молодецким, а дедовым голосом произнес:

— Всего не переделаешь, оставьте кому-то радость продолжить «неуспетое». Зато западная часть хребта у вас уже исследована по дороге во Фримантл. Знаете, мои ребята из экипажа, особенно второй штурман, вошли во вкус, вы ж кое-что нам растолковали на лекциях, показали наглядно, что там, под толщей океановых вод. Боцман даже размечтался. «А может, если поверить этому Жаку-Иву Кусто и нашему Фанату, мои внуки будут в салочки играть в сверхмодных аквалангах на Брокене. Закусывать там живностью, какую мы и не едали. Жаль вот, пропустить по рюмашке наверняка под водами не придется им. Самого скуса и колорита земного все-таки там не разведешь. Нет, как о будущем на глубинах океана подумаешь, аж оторопь берет…»

Андрей все же успел на переходе в течение пяти дней, с двадцать восьмого февраля до шестого марта, вместе с коллегами провести съемку по пяти разрезам через хребет, и были они более длинными, чем удалось осуществлять их еще по дороге к Фримантлу.

Тогда поджимало время, а сейчас его оказалось с запасом. Ведь заранее определенная дата захода в порт всегда вяжет по рукам и ногам. И еще теперь не было нужды прямо идти навстречу шторму, который сейчас бушевал далеко впереди.

Удалось сделать еще десять разрезов через хребет с интервалами в среднем через сорок миль, и так освоили почти шестьсот миль, то есть обследовали протяженность хребта в тысячу километров.

А ночью, проснувшись, Шерохов впервые не чувствовал обычной тревоги, не колотились друг об друга словечки: «Не успеем, не успеваем!»

Сингапур был еще далеко впереди, можно было продолжать беспрепятственно роман с Брокеном.

И опять вспомнились исследования на Фареро-Исландском плато, — тут напрашивались прямые сопоставления. Для Андрея уже ясно было — проглядывало континентальное происхождение, и его теперь возможно будет доказать.

Только неизбежны жестокие споры в Москве. Беда, что и Эрик еще более ожесточится, когда увидит, — а у него голова ученого на плечах есть, — что построения его и собственных единомышленников заметаны белыми нитками и в этом рейсе они не впервые расходились по шву.

Брокен все же заговорил теперь, отвечая на прямые вопросы Шерохова и его сотрудников.

Удалось отладить и сейсмологическую аппаратуру.

И отряд Градовой не за страх, а за совесть действовал сейсмопрофилографами. Наконец даже эта упрямая супротивница Шерохова однажды воскликнула:

— Каков Брокен?! Впервые он решительно прояснился и для нас.

Шерохов обрадовался пониманию:

— Да, структура его, ранее почти не изученная, теперь, кажется, ясна. И мы можем, используя данные бурения, довольно логично интерпретировать его происхождение. Причем она, структура, — Андрей будто кого-то и окликал, уже веря, что его слышат, — согласуется с той концепцией, которую я начал развивать на материалах по району Исландии и по Южной Атлантике. Теперь мы сможем дать обоснование и на примере восточной части Индийского океана.

В тот вечер Восьмого марта собрались за праздничным ужином, и, поздравив женщин, Андрей поднял тост за самых строптивых, но работящих. После того, как Градова ответила ему не без язвительности, хоть и шутливой, Шерохов продолжал:

— Материала много, и он интересный. Есть о чем подумать, о чем всем нам написать после завершения рейса.

И снова слышал он голос Геннадия Сороки, то в коридорах, то на верхней палубе, на трапе. Капитан был прирожденный ходатай и шутник.

— Глядите-ка, своим оппонентам в рейсе Шерохов дал возможность поработать от пуза! Целых четыре дня мы потратили на постановку донных сейсмических станций, на прострелку пневмопушками разрезов. На душе просторно, когда все вкалывают в полном согласии…

К вечеру легли курсом на Сингапур.

Капитан заранее предупредил Андрея — если идти полным ходом, понадобится девять с половиной суток. Шерохов потирал руки:

— Хорошо-то как, мы богачи, располагаем еще сутками, израсходуем их по своему усмотрению. Подарок! Что ж, продолжим сейсмическое профилирование, а то с такой аппаратурой все же нельзя работать на скорости более девяти узлов. Ведь когда мы шли из Сингапура к хребту Брокен, из-за этого и не успевали толком вести профилирование. Разрез получился действительно очень интересным.

— Опять вода на нашу мельницу, — простодушно посмеиваясь, ликовал Геннадий Сорока.

Они шли с профилографом к Зондскому проливу, лежащему меж Суматрой и Явой. Рассчитали время точно, так как едва началось мелководье Яванского моря, работу прекратили и полным ходом направились к Сингапуру.