Петр Капица - Когда исчезает страх

По дорогам мчались грузовые машины, с аэродрома поднимались самолеты. Где-то вспыхивали огни электросварки. Дымились заводские трубы. Двигался кран, перенося бадью с раствором цемента. Паром заволокло паровозное депо…

«Живет, дышит город! — обрадованно отметил Валин. — И разрушен как будто не сильно».

Под сводами вокзала поток пассажиров задержался. Началась проверка документов. Оказывается, без вызовов в Ленинград не пускали. Здесь еще сохранялся блокадный порядок.

У Валина документы проверили быстро. Выбравшись на площадь Восстания, он поставил чемодан на обледенелый асфальт и благоговейно осмотрелся вокруг.

Ничто, кажется, не изменилось здесь. Прямой Невский просматривался во всю длину. Двигались трамваи, автомобили, троллейбусы. По всем направлениям спешили пешеходы. Правда, не таким густым потоком, как прежде, но с той же живостью и стремительностью. Это были герои Ленинграда, его земляки, выдержавшие девятисотдневную блокаду.

Валин пошел по Невскому. Он решил добраться до канала Грибоедова пешком.

Невский мало изменился. Надо было внимательно всматриваться, чтобы увидеть разрушения и иссеченные осколками бомб и снарядов стены. Дыры были заделаны либо кирпичами, либо размалеванными под цвет домов жестью и фанерой. Пятнистая и покоробленная фанера виднелась всюду: она еще закрывала многие окна и витрины. Облупленные каменные дома поэтому имели какой-то нежилой и покинутый вид, хотя в них обитали люди.

Аничков мост через Фонтанку оголился: на нем не было вздыбленных бронзовых коней, которых усмиряли такие же бронзовые юноши.

В сквере перед Академическим театром драмы вместо монумента Екатерины Второй виднелась гора мешков с песком, похожая на заснеженный стог сена.

Навстречу шагали ленинградцы в ватниках, шинелях, нагольных полушубках. Попадались и модницы — женщины в ботах и меховых манто. Но эти манто были по-солдатски подпоясаны. Ремни вошли в моду — они сохраняли тепло.

Многие из пешеходов тащили за собой детские саночки. На них они везли судки с супом из столовой, «авоськи» с продуктами, вязаночки мелко нарубленных дров.

Издали старый пятиэтажный дом на канале Грибоедова показался целым, но когда Валин подошел ближе, то увидел, что остались только стены: внутри почти все перекрытия рухнули. Авиационная бомба, пронизав все этажи, взорвалась в подвале.

«Значит, одни ключи могу выбросить, — огорчился Борис. — Больше они не понадобятся».

Добравшись до трамвайной остановки, Валин поехал в институт.

Разболтанный и дребезжащий трамвай пересек Дворцовый мост, по углам которого стояли зенитные пушки, прошел мимо Ростральных колонн, прогремел по деревянному мосту Малой Невки и пополз по Петроградской стороне. Улицы здесь были пустынными, лишь кое-где брели пешеходы.

Главное здание исследовательского института высилось по-прежнему среди вековых тополей за высокой оградой.

«Молодцы, деревьев не пожгли», — мысленно похвалил Валин блокадников.

Дверь проходной была заперта, пришлось стучать в ворота.

Женщина из охраны сразу узнала его:

— Борис Федорович! Заждались мы вас. Скоро ли другие приедут?

— Скоро, теперь скоро. Вот посмотрю, как тут дела, и начнем вызывать. Ведите меня в общежитие.

Общежитие находилось рядом с котельной, в одной из мастерских. Здесь в дни блокады оставшиеся сотрудники переделывали парашюты устаревших конструкций и чинили поврежденные, прибывавшие из авиационных частей Ленинградского фронта. Обогревались железными печурками, на которых готовили обеды из запасов казеина, клейстера, пропиточных масел и того, что получали по карточкам. Из семидесяти человек выжили только тридцать семь.

Мастерские, как и главное здание, почти не пострадали, но требовали ремонта, так как крыши, пробитые зажигалками и осколками, текли. Стены кое-где покрылись плесенью, штукатурка на потолках взбухла, отваливалась.

Многое из оставшегося оборудования пришло в негодность либо устарело.

Заняв койку у застекленного окна, Валин вместе с хозяйственниками принялся подсчитывать, сколько и каких материалов потребуется для восстановления лабораторий и ремонта мастерских. Список получился длинный.

— Не дадут, — заверил снабженец. — И разговаривать не станут.

Захватив с собой список и чистые бланки для заявок, Валин поехал в Смольный. Там его приняли хорошо, но не смогли выделить и десятой доли требуемого. В городе всюду нужны были железо, известь, цемент, олифа, краски, стекло и доски.

— Ваш институт — всесоюзного значения, хлопочите в Москве, — посоветовали ему, — а пока обходитесь тем, что получите.

Ему разрешили вызвать в Ленинград сорок три семьи нужных сотрудников и пообещали выдать продовольственные карточки в следующем месяце.

Возвращаясь из Смольного, Валин надумал проверить, уцелела ли квартира Ширвисов. В трамвае он доехал до Лермонтовского проспекта и пешком дошел до Фонтанки.

Четырехэтажный дом не имел никаких повреждений, даже стекла окон, крест-накрест заклеенные полосками бумаги, уцелели. Здесь, видимо, бомбы и снаряды падали только в реку и осколков не разбрасывали.

Разыскав пожилую женщину, которая замещала в доме и дворника и управхоза, Валин передал ей письмо Бетти Ояровны. Дворничиха долго вчитывалась в него, и вдруг глаза ее засияли.

— Так вы от Бетти Ояровны? — воскликнула она. — Жива, значит? Я ведь у них в домработницах жила… Мы как родные. Пусть приезжает. Все цело, даже мебель не тронута.

Валину хотелось убедиться в этом.

— А нельзя ли взглянуть? — спросил он.

— Зачем вам? — насторожилась женщина.

— Так я же тот уполномоченный Бетти Ояровны, о котором она пишет. Могу ключи показать.

Женщина пытливо посмотрела на него и, решив, что добродушному толстяку можно довериться, сказала:

— Вы не обижайтесь. Тут много ходит охотников до пустых квартир. Я печатное хорошо разбираю, а вот когда написано — не все. Две зимы только училась.

Она провела Валина на третий этаж, сняла с дверей печать, долго ворочала ключом и наконец пропустила в квартиру.

Навстречу пахнуло затхлостью и холодом давно пустовавшего жилья. Вспыхнул свет в прихожей. «Значит, электричество действует, это хорошо», — отметил про себя Валин.

Зеркало в прихожей покрылось пылью, словно серым плотным чехлом. Он провел по нему пальцем, и на столик с телефонным аппаратом посыпались серые хлопья.

— А телефон действует? — спросил Валин.

— Надо просить, чтобы включили.

На шкафах, абажурах, столах и диванах, покрытых газетами, на стульях лежал бархатистый слой пыли. В углах гамачками свисала паутина.

— А не могли бы вы здесь протопить печи, навести чистоту и проветрить комнаты? — обратился Борис к своей провожатой. — Сколько нужно, я заплачу. Хочется в апреле Бетти Ояровну вызвать. Обрадуется старая, если родной дом теплом встретит и все в нем будет так, как она привыкла видеть.