Петр Капица - Когда исчезает страх

Она послала с ребятами записку капитану. Но он пришел к ней только утром и разговаривал в присутствии английского солдата.

— Почему вы обращаетесь ко мне? Я здесь не представляю Польши.

— К Польше я тоже не имею никакого отношения. Я русская, уроженка Ленинграда, была летчицей и членом партии.

— Все это надо доказать. По документам вы Мария Блажевич, уроженка Вильно. В концлагере находитесь за какие-то религиозные прегрешения.

Ирина попыталась рассказать ему, как она попала в плен и по какой причине стала жить в концлагере под чужим именем, но он перебил ее и задал обезоруживающий вопрос:

— А почему вы не покончили с собой? Советские летчики в плен живыми не сдаются.

Капитан говорил об этом, как о чем-то обыденном и обязательном, словно по таким поступкам только и опознаются советские люди. Видно было, что он не охотник делать добро людям.

— А сами вы на войне были? — спросила у него Ирина.

— Вас это не касается, — резко оборвал ее капитан. — Разговор наш заканчивается.

— Вы можете бросить советского человека на произвол судьбы?

— Сначала докажите, что вы советский человек. Сейчас много появилось «артистов», выдающих себя за мучеников концлагерей. Пишите письменное объяснение с указанием всех мест и сообщите фамилии людей, которые могут подтвердить, что вы советская подданная. Проверим в обычном порядке. Больше прошу меня не вызывать.

Отгремели залпы победного салюта над Невой. В Европе наступил мир, но на Дальнем Востоке война еще продолжалась.

Ян вот-вот должен был приехать в отпуск. Зося почему-то ничего не сообщала о демобилизации.

В Ленинграде уже начались белые ночи. Голубое сияние колыхалось над каналами и Невой до восхода солнца.

Эшелонами прибывали эвакуированные. Город наполнялся ребятами. В трамваях становилось тесно, появлялись новые маршруты.

Однажды — в середине июня — Бетти Ояровна из кухни услышала звонок. Думая, что это пришел почтальон, она вытерла о передник руки и поспешила в переднюю.

Открыв дверь, старушка увидела на лестничной площадке двух невероятно чумазых пареньков.

«Беспризорники», — решила Бетти Ояровна. В первую минуту ей хотелось впустить их и накормить, но в квартире, кроме нее, Дюди и Игорька, никого не было. Баба Маша ушла на рынок. «Бог знает, как поведут себя эти чумазые пареньки. Лучше, пожалуй, поостеречься».

— Что вам нужно, ребята? — спросила она.

— Вы Бетти Ояровна?

— Да.

— Мы от Ирины Михайловны, — сказал старший.

— От кого?.. — не веря своим ушам, переспросила старушка.

— От Ирины Михайловны, — повторил младший. — Мы уже были в одном доме, но он разбомблен. Мы письмо привезли.

Бетти Ояровна изменилась в лице:

— Ой, дорогие мои! Что же я вас здесь держу… Заходите в дом, рассказывайте.

Обрадованная Бетти Ояровна провела их в столовую и принялась расспрашивать:

— Где сейчас Ирина Михайловна? Почему она сама не приехала?

— Она еще в Германии. Попросила нас доставить письмо. Сказала: «Берегите его, иначе я пропала». Мы его прятали, по дороге убежали из поезда и пробрались в Ленинград.

— Так вы же голодные! — воскликнула Бетти Ояровна и засуетилась. — Проходите в кухню, помойтесь и поешьте сначала. Потом все подробно расскажете.

— Нет, сначала мы выполним, что велено.

Старший парнишка снял с себя куртку, отпорол подкладку, вытащил тоненькую пачку желтых листков, прошитых белой ниткой, и передал их Бетте Ояровне.

— Читайте. Мы не потеряли ни одного листка.

Письмо было написано мелким, убористым почерком.

Разыскав очки, Бетти Ояровна уселась за стол и с волнением начала читать, а ребята следили за выражением ее лица.

Ирина писала:

«Родные мои Кирилл, Борис, Зося, Ян, Бетти Ояровна!

Я не знаю, кому из вас в руки попадет это письмо. Даю ребятам два адреса. Парнишки разыщут вас. Приютите и позаботьтесь о них. Это мои друзья. Им можно довериться во всем.

Я попала в ужасное положение: сижу за решеткой у англичан, а наш представитель в Союзной Комиссии по репатриации некий капитан Жгур не желает меня больше выслушивать. Какой-то равнодушный сухарь! Не знаю, почему его сделали представителем Советского Союза? Все складывается не в мою пользу. Я вынуждена искать помощи у ребят. У меня нет другого выхода.

Письмо, наверное, сумбурное и неразборчивое? Простите. Я пишу его в полутемном подвале огрызком карандаша. Надо спешить. Ребят уже разделили пр национальностям и скоро начнут вывозить.

Вот что нужно сделать для меня без промедления: сходить на мою ленинградскую квартиру, если она уцелела, найти мои метрики, фото и другие документы, доказывающие, что я русская, постоянно жила в Ленинграде, имею ребенка и была летчицей. Снимите копии и пошлите в нашу Комиссию по репатриации.

Здесь мне никто не верит, так как я не имею никаких доказательств. Единственных свидетелей — ребят не желают выслушивать. Они, мол, несовершеннолетние, их показания не имеют юридической силы.

Вам, конечно, надо знать, как я попала в плен. Коротко описываю. Мой самолет подбили у отрогов Северного Кавказа в 1942 году. Мне со штурманом Юлей Леуковой удалось в темноте посадить самолет на поле. Но мы решили сжечь его и тут же были схвачены гитлеровцами.

Капитан Жгур спросил меня: почему я не застрелилась, а сдалась в плен? Отвечаю: не было возможности. Сгоряча, может быть, я бы это и сделала, но у нас отняли оружие.

И еще хочу сказать вам, моим друзьям: бывают обстоятельства, когда человек не может лишить себя жизни и не должен. Я надеялась увидеть моих любимых и не хотела умирать без борьбы. В любых обстоятельствах коммунисты должны бороться и верить в победу. Кроме того, я мать. Какая женщина уйдет по своей воле из жизни, когда ее ждет ребенок?

Я никого не предала и не выдала военной тайны. Может быть, я была недостаточно изобретательна в борьбе с нацистами? Допускаю. Но я не боялась палачей и боролась с ними как могла.

В концентрационном лагере «Дора» меня так допрашивали, что я полуживой попала в морг. Там мне дали номер и одежду умершей от истощения польки и переправили в барак католичек. Я продолжала жить в концлагере под именем Марии Блажевич.

Потом я попала в «Убежище девы Марии» — католический приют для детей. Мне удалось подружиться с ребятами и создать пионерскую организацию в царстве нацисток и богомольных старух. Это было не по вкусу англичанам. Они с подозрением отнеслись ко мне. А наш советский представитель — капитан Жгур — вместо поддержки сделал так, что я оказалась без рода, без племени и попала за решетку.

Прошу вас действовать без промедления. Выручайте! У меня хватило сил только на нацистов. Теперь нервы сдают. Неужели придется поступить так, как рекомендует (товарищем его назвать не могу и советским капитаном тоже) этот Жгур?