Петр Капица - Когда исчезает страх

Через три дня в назначенный час Большинцова пришла за ответом.

— Вам отказано. Анкета с дефектом, — откровенно объяснил ей развязный мужчина в вельветовой толстовке. — Тех, кто побывал в плену, в воспитатели не берем.

— Куда же мне теперь?

— Подсказать не могу. Обращайтесь к тем, кто уполномочен решать подобные вопросы.

«Надо идти в районный комитет партии», — решила Ирина.

В райкоме ее задержал милиционер. Он пропускал только по партбилету, а у Большинцовой его не было. Лишь после настойчивых требований милиционер, с кем-то созвонившись, пропустил ее в отдел учета.

В отделе учета, конечно, спросили, где ее партийный билет. Ирина стала объяснять, рассказала, куда посылала запросы.

— Дело запутанное, — установила заведующая отделом. — Пишите заявление, разберемся.

Заявление Большинцова писала более часа. Оно у нее получилось длинным и не очень вразумительным.

— Мне хотелось бы устно переговорить с кем-нибудь из секретарей райкома, — попросила она.

— У нас предварительно говорят с инструкторами. Они разбираются и докладывают секретарям. Вы где работаете?

— Мне бы хотелось в детдоме… — начала было Большинцова, но заведующая прервала ее.

— К Галкиной — инструктору по школам, — сказала она. — Анечка, проведи пожалуйста.

Техработник Анечка — худенькая комсомолка с косичками — повела Большинцову в инструкторский отдел и там познакомила с высокой и строгой женщиной средних лет, одетой в темное платье с белым воротничком.

Пригласив Ирину сесть, Галкина выжидательно уставилась на нее какими-то строго официальными глазами.

Без вопросов Ирина начала выкладывать всё, что накипело в ней за эти дни. Она не выбирала мягких выражений, и это порой пугало Галкину, она останавливала посетительницу, укоризненно качала головой и поправляла. Инструкторша держалась с Большинцовой как поучающая наставница с нашкодившей неразумной школьницей.

Все же какой-то частью рассказа Ирина проняла ее, раза два инструкторша даже ахнула, пораженная изощренной жестокостью гестаповцев, но потом опять строго сомкнула тонкие губы и продолжала слушать с некоторой тревогой и сомнением.

Ирина чувствовала, что Галкину заботят не ее мытарства, а, скорее, поведение и тон разговора. И она не ошиблась. Инструкторша не знала, как ей быть. Пришла какая-то летчица с весьма подозрительной биографией, требует направить на ответственную работу и кроме того — приструнить перестраховщиков. А они вовсе не перестраховщики, а люди, действующие соответственно указаниям.

— У вас странные суждения, — заметила Галкина. — И к тому же все так запутано, что я, право, теряюсь, — призналась она. — Пройдем к третьему секретарю. Кадрами он занимается.

Третьим секретарем оказался кудлатый парень в полувоенной одежде с простецкой фамилией Машкин. Он держался со всеми запанибрата и незнакомым людям говорил «ты».

— Садись, Большинцова, садись. Выкладывай, что там у тебя. Послушаем. Только учти — со временем зарез… по возможности сокращай.

Слушал Машкин невнимательно: то он озабоченно перебирал папки, то листал настольный календарь и делал в нем какие-то пометки, то подписывал документы, которые приносила молчаливая женщина. Если звонил телефон, Машкин хватал трубку и говорил:

— Позвони позже. У меня тут, понимаешь, маленькое совещаньице.

Когда Большинцова кончила рассказывать, он сделал изумленное лицо.

— И ты на них обиделась? Ай-яй-яй! Не по-большевистски это. Ну что такое получается: один коммунист бдительность проявляет, ограждает нас от проникновения всяких элементов, а другой жалуется на него, палки в колеса вставляет. Вот ты сама ответь: хорошо будет, если в наши ряды диверсант пролезет?

— Плохо, — ответила Большинцова. — Но нельзя же в каждом человеке подозревать диверсанта.

— Мы не в каждом. Ты это брось! — погрозил он ей пальцем. — Я вот, например, в плену не был, и проверять меня незачем.

— Хорошо, вам повезло, вы не летали на самолете над вражеской территорией, а мне пришлось. Я и в концлагере оставалась коммунисткой. Меня незачем попрекать пленом.

— Ты этак вопрос не поворачивай. Доказать надо. А я тебе скажу прямо: не будем на обиды внимания обращать. Нам пролетарское государство, понимаешь, дороже…

Трудно было понять, чего в его словах больше: ограниченности, равнодушия или легкомыслия болтуна. Ирина не стала с ним пререкаться, так как почувствовала, что Машкину совершенно безразлично, справедливо поступают с ней или нет, ему важно было привить ей мысль, что все делается из высоких побуждений, а посему незачем кипятиться и отрывать занятых людей от дела.

— Выдержка требуется, понимаешь. Мы ведь тоже соответствующие указания получаем. А тебе немедля подавай зеленую улицу. Разберемся, — уверял он ее. — Не такие дела проворачиваем. Оставляй свое заявление и — будь спокойна. Вызовем, когда потребуется…

— А всё-таки — как же мне с работой? — перебила его Ирина.

— С работой… с работой… — забормотал Машкин, копаясь в бумагах на столе, и, найдя нужную, предложил — Ну что ж, если надо, хоть сейчас дам направление на курсы маляров и штукатуров.

— Это всё, что вы можете мне предложить?

— Не всё, конечно, но думал, что летчице незазорно перейти в рабочий класс. Восстановление промышленности — наипервейшая задача. Выходи в передовики, показывай, на что способна…

Спорить с ним было бесполезно: у Машкина на всё был штампованный ответ. Ирина молча поднялась и вышла из кабинета.

Вокруг нее словно образовалась пустота. Большинцова брела по улице, ничего не видя перед собой. К кому сейчас обращаться?

Надо было вернуться домой к детям, к Бетти Ояровне, но в таком настроении она не могла показаться им. Они всегда видели ее бодрой, неунывающей.

Ирина пешком добралась до Невы и у самого спуска села на каменную скамейку. Полноводная река с тихим журчанием мчала свои плавно текущие воды к морю. Против течения шел маленький чумазый буксир и тащил огромную баржу. Казалось, они совсем не движутся вперед.

Ей надо было с кем-то посоветоваться, поделиться мыслями. Больше невозможно было таить все в себе.

Ирина решила поехать на работу к Валину. Он был другом, с которым она могла говорить откровенно.

В проходной исследовательского института Большинцовой сказали, что рабочий день кончился, но Валин домой еще не ушел.

Она дождалась его у проходной. Борис, увидев Ирину, встревожился:

— Что случилось? Почему такая бледная?

— Ничего… как всегда, ровным счетом ничего, — ответила Ирина. — Просто захотелось с тобой поговорить. Может, пешком немного пройдемся? — предложила она.

— С удовольствием!

Валин взял ее под руку, и они свернули на тихую, по-вечернему пустынную улицу. Под ногами шуршали опавшие листья, пахло тленом осени.