Александр Андреев - Рассудите нас люди

Я повернулся направо и невольно отступил: на меня надвигался громадный рыжий парень, с которым мне пришлось драться в парке в тот памятный вечер. Я узнал его сразу.

Бывают лица — их не отнесешь ни к красивым, ни к уродливым, — они просто нелепы, как смешные и безобидные карикатуры: большая голова в тугих кольцах ржавого цвета; затасканная кепчонка на затылке, пухлые губы выдаются чуть дальше кончика носа, поставленного торчком: желтые глаза подобны каплям масла, плавающим на воде.

Я понимал, что здесь не парк и драки не произойдет. Но от беспощадной медлительности Трифона исходила неумолимая враждебность. Лучше быть ко всему готовым.

— Вот мы и встретились! — Трифон мрачно оглядел меня и свистнул: — Серега, Илья!

И тут же встали рядом с ним двое других. Этих я тоже запомнил: остроносый, с колкой улыбочкой, с мастерком в руке, и второй — толстощекий, с пудовыми плечами борца, в берете на круглой голове, крепко посаженной на плечи. След от его удара я долго скрывал под повязкой.

Трифон хмыкнул:

— Глядите, кто вылупился!

Остроносый Серега выхватил у меня бумажку. Прочитал. Передал Трифону.

Я оглянулся на Анку, точно искал у нее защиты.

— Съежился?.. Расплачиваться придется, — пропел Серега.

А толстощекий атлет Илья глухо проворчал:

— Не озирайся, здесь патрулей нет.

Анка ничего не понимала.

— Что это вы, ребята? Он к нам в бригаду прислан...

Трифона, видимо, означила моя военная форма: гимнастерка, сапоги, пилотка, строгая выправка.

Я не страшился их. В тот момент я их просто презирал. Я твердо знал, что помыслы и стремленья этих парней не поднимаются выше первого этажа, хотя на работе и забираются они на десятый. Мы по-разному понимали и постигали смысл жизненного назначения человека. Казалось, нас разделяла пропасть.

Крановщик сверху крикнул:

— Надо по-честному. Через суд!

— Да, придется так, — согласился Трифон не совсем охотно.

Он мотнул медной кудлатой головой. Повинуясь этому знаку, подступили, тая ухмылочки, еще трое рабочих.

— Судите его, — приказал Трифон. — Что вы решите, то и будет исполнено...

Рабочие сели на опрокинутый ящик. Посуровели. Я опять оглянулся на Анку: что за чертовщина тут происходит, — какие-то люди, какой-то суд? Они, кажется, не лишены юмора!..

«Судья» постучал мастерком по ящику, произнес с важностью:

— Подсудимый, встаньте.

— Стою, — сказал я и подумал: «Посмотрим, что будет дальше. Захватить себя врасплох не дам».

— Потерпевший Трифон Будорагин, ваше слово, — сказал «судья».

— Сейчас объясню... — Верзила с дикими желтыми глазами вдруг неподдельно заволновался, с детской наивностью веря в происходящее, озираясь на Илью и Серегу, заговорил сбивчиво. — Был прекрасный летний вечер.

— Короче, — предупредил «судья».

— Мы стояли возле танцверанды... Играла музыка... Я пригласил одну девчонку...

— Короче, — опять сказал «судья».

Трифон вспылил:

— Что ты заладил: короче, короче! Ударил меня по скуле — куда еще короче!

— И хорошо сделал, молодец! — вмешалась Анка. — Не приглашай чужих девчонок.

«Судья» пригрозил ей:

— Еще одно замечание, гражданка, и я вынужден буду удалить вас.

— Он и меня ударил, — пожаловался Серега.

Илья подхватил хмуро:

— И меня тоже.

«Судья» повернулся сперва налево, потом направо к «заседателям».

— Суду все ясно. Подсудимый признает себя виновным?

— Да, признаю, — сказал я сдержанно. — Я действительно ударил этого рыжего. И этого, и этого... Но это случилось после того, как один из них ударил меня. А в армии меня научили отвечать на удар тройным ударом...

Я в упор посмотрел на «судей».. Гм... Судьи... Сейчас я выскажу им все, что о них думаю, и маскарад кончится,

— Знаете, ребята, когда я встречал на улицах, в парках, в кинотеатрах таких вот парней, как вы, я всегда думал, что они — из шайки мелких и злых хулиганов. Честное слово! А вы, оказывается, рабочие... Выходит так: отработаете, уложите в стену положенную норму кирпичей, и на этом ваша сознательная деятельность заканчивается. Затем, нализавшись, отправляетесь гулять, оскорблять прохожих, приставать к незнакомым девушкам, затевать драки...

На мгновение настала тишина. «Судья» смотрел на меня, сощурив глаза, точно решал, какой построже изобрести приговор за мое непочтительное поведение, за оскорбительную речь.

Но вместо «судьи» заговорил другой. Этот голос я уже однажды слышал где-то.

— Похлопаем ему за поучительную лекцию!

Раздались нестройные хлопки.

Сбоку стоял человек в комбинезоне, перетянутом поясом: из кармана высовывался козырек кепки, расстегнутый ворот открывал сахарной белизны рубашку. Темные и жесткие волосы вздыблены дерзко и наступательно. Пытливый взгляд таил незлую насмешку. И вообще весь он, порывистый, врубался в память с первого взгляда.

Теперь я вспомнил: во время драки человек этот приказал мне бежать. Вскоре я узнал, что это и был бригадир Петр Гордиенко.

Аплодисменты утихли, и «судья» очнулся.

— Суду все ясно, — произнес он, затем приподнял руку и подмигнул. — Подсудимый приговаривается... — И в этот момент на голову мне опрокинулось что-то белое и удушливое. Шурша, потекло к ногам, затмевая свет. Перед глазами, подобно вязкому туману, клубилась цементная или алебастровая пыль. Затем раздался хохот, — подловили-таки, гады!

Пыль осела. Я стоял до нелепости смешной и недвижный, весь белый, как слепленное из гипса изваяние, и наблюдал за моими противниками. Они корчились от смеха... Я встряхнул плечом, и пыль опять взвилась. Конечно же, что смешно. Я сам невольно рассмеялся...

Непонятно отчего, но мне вдруг стало удивительно легко и просто. Как в ту ночь после первого прыжка с парашютом... А до этого были тяжкие минуты борьбы со своим почти паническим страхом. Мне казалось тогда, что я никогда не прыгну. Я мысленно обращался с мольбой к матери, чтобы она в последнюю секунду помогла мне переступить тот порог, перед которым от ужаса леденеет сердце... И вот поступила команда, четкая и беспощадная: «Пошел!» — и мои товарищи один за другим исчезали, вываливаясь в проем самолета. Тогда я испугался другого: как бы не отстать от них! И я нырнул в ревущую бездну. Последовал резкий рывок, словно меня навсегда выдернули из мохнатых и жестоких лап страха. Затем наступила головокружительная тишина и одиночество. Надо мной, чуть белея в сумраке, трепетал парашют, я парил в вечности, под яркими звездами и торжествовал победу над самим собой...

...Строители еще посмеивались надо мной. Подошла Анка и ладошкой осторожно стала обметать меня.,

— Не обижайся на них, Алеша. Они всех так встречают, даже нас, девчонок, не жалеют. — Анне помогали две другие девушки. — Такой уж они завели дурацкий обычай — посвящать в строители.