Николай Егоров - А началось с ничего...

— Могут посадить, могут и не посадить… Смотри — отец твой, сам и решай, что делать. Вообще-то Илья Анисимович не плохой дядька…

«Юлит Петька, юлит: то в милицию советует заявить, то не плохой. Хороший. Пшеницу ворует, из-за стола его выгнал. Ни самолюбия, ни принципа у человека, — погрустнел Сергей. Всегда грустно становится, когда чувствуешь, что теряется дружба. — Да, разные мы с тобой, Петька, разные. А в природе нет ничего абсолютно одинакового»..

— Ты понимаешь, он ведь всю жизнь твердил мне: Сережка, не тронь чужого; Сергей, не твое — перешагни; сын, люди должны жить честно. — Он притянул Петьку за крученый поясок ближе к себе, пооглядывался. — Помнишь, осенью-то картошку приносили?

— Ну?

— Заставил обратно оттащить.

— А ты?

— Отнес.

— В поле?

— Да.

Петька приставил ладонь ко лбу, повернул ее и свистнул:

— Шевельнутый ты парень, Сергей; поле — вон где, наша избушка — рядом. Отсиделся бы…

— Ну, так ты что мне посоветуешь? — переспросил он Петьку.

— Смотри сам. Твой отец.

Отзанимались. Добрели до перекрестка, с которого они по домам расходятся. Герка с Витькой свернули направо, Петька — налево, Сергей — никуда. Остановился посреди улицы, тискает отцовский портфель. Петька тоже приостановился.

— Ты уж не прямо ли?

Сергей кивнул.

— В милицию?

Опять кивнул. Голова кивает, ноги не идут. Вот оно что такое, земное притяжение, оказывается.

В милицию как войдешь — загородка сразу. В загородке два милиционера. На погонах лычки, на кителях нашивки за ранения. Лычки желтые, нашивки красные. У другого наоборот.

— Тебе, паренек, чего?

— Мне? Мне начальника.

— Нам не доверяешь? Что ж, проводи его, Соболев, к Павлу Ивановичу.

«Ну уж и Павел Иванович. Года на три постарше меня и — лейтенант. Орден Отечественной войны, гляди-ка, успел заслужить».

— Докладывай, Соболев. За что ты его задержал?

— Да нет, товарищ лейтенант, он сам пожаловал.

— Слушаю вас, молодой человек.

Сергей потоптался, снял кепку зачем-то, снова надел.

— С чего начинать?

— Начните с фамилии. Смелее, смелее. Как фамилия-то?

— Моя или отцова. Лейтенант рассмеялся:

— Разве у вас с отцом разные фамилии?

— Нет. Демаревы оба.

— Случайно, не сын Ильи Анисимовича? — нагнулся к нему сержант.

— Сын.

— Сынок директора элеватора, Павел Иванович.

— Соболев! Выйди. Продолжайте, гражданин Демарев.

Сергей спорхнул с милицейского крыльца, минуя ступеньки. Туда входил — на каждую становился и с каждой готов был повернуть обратно. Ладно, начальник милиции человеком оказался, обещал без шуму, без грому забрать мешочки. А ну-ка бы до открытого суда дошло дело. Сын показания дает… А разобраться — так и правильно. Ну и что, что отец. Эдак с оглядкой на родство, знаешь, сколько преступников можно наплодить.

Сергей долго петлял по улочкам и закоулочкам. Ему казалось, что он обязательно встретится с отцом, и тот по следу может найти, где побывал его сынок. Домой идти побаивался, и по грязным задворьям прятаться надоело.

У ворот Сергея поджидал Петька.

— Слышь, Серега, айда в кинушку.

Серега портфель через забор:

— Пошли. А у тебя деньги есть?

— Навалом.

И Петька тоже человек: хоть бы тебе заикнулся про милицию. Вот это друг! И с чего он в школьном коридоре засомневался в нем? А хорошее кино «Ленин в восемнадцатом году». Охлопков-то. Эшелон хлеба вез и чуть с голоду не умер. Да, были честные люди. И теперь есть, конечно. И правильно он сделал, что на отца заявил. Правильно ли? Нет, почему Петька молчит, ни о чем ни слова?

Вышли из клуба, Петька ему:

— Ты, случайно, не поможешь мне огород копать?

— Помогу. А долго это?

С огородом провозились дотемна. Усталый, но довольный, что помог товарищу, Сергей спешил домой.

В ограде куча дров, след машинный. Сергей мимо нее в избу — родители за столом уже сидят, ужинают.

— Тебя где до сих пор носило? — Отец ковырнул вилкой в зубах.

— У Колесовых. Огород с Петькой копали. — И тоже за стол.

Мать:

— Руки мыл? Лезешь ты.

— Они чистые.

Ухватил ложку, давится да ест. Ложкой уж мозолей не натрешь.

— Мам, дай хлебца еще.

— Что ж твой Петька тебя не покормил? Батрачил, батрачил на него.

Сын промолчал, отец хмыкнул и зашуршал газетой. Быстро он их прочитывает: «От советского информбюро» да заголовки, какие покрупнее, и спать. А сегодня расчитался.

В дверь резко постучали.

— Входите! — Отец отложил газету.

Входят. Лейтенант и Соболев. Козырнули по очереди. И не «здравствуйте», не «добрый вечер»: сразу видать, зачем пришли.

— Мы из милиции. Я…

— Знаем: новый начальник лейтенант Зотов, — не совсем вежливо, точнее, совсем не вежливо перебил его отец. — Присаживайтесь, граждане или товарищи, как прикажете вас называть, гостеньки дорогие?

Мать молчком поставила перед милиционерами по стулу и спряталась за печь.

— Да мы не в гости… — Зотов кашлянул в кулак.

— Уж не с обыском ли?

Лейтенант совсем растерялся и сказать не знает что.

— Понимаете… У нас нет санкции прокурора на обыск, и, как видите, мы без понятых. То есть, Илья Анисимович, мы не предъявляем вам никаких обвинений…

— Этого еще не хватало, — опять перебил лейтенанта отец. «Зря грубишь, папаша, они все знают», — хотел шепнуть отцу Сергей.

— Я пока не предъявляю вам никаких обвинений, — вежливо продолжал Зотов, — но согласитесь сами: работа при хлебе в такое время — соблазн. У любого, пусть даже самого честного гражданина, могут быть заскоки, верно?

Отец кивнул:

— Верно. И у блохи бывают заскоки. Вы поконкретней.

— Конкретно: позвольте нам кое-где посмотреть.

— На каком основании? А если я вас сейчас вежливо вытурю?

— Вернуться нам недолго, но тогда для вас хуже будет.

— Ты меня не стращай. Я сам кого хочешь напугаю. Мальчишка.

— Так вы разрешаете или нет?

— А вы уверены, что найдете, чего ищете?

— Допустим, уверен.

— Мерин тоже был уверен, что жеребеночка родит. В подпол полезете? Или в погреб вас проводить?

— Угадали, Илья Анисимович: начнем с погреба. Дайте ключик от него.

— А погреб не заперт. Сын! — Сережка вздрогнул. — Зажги им другую лампу.

— Спасибо, у меня фонарик есть. Соболев! Останьтесь здесь.

По двору проползло продолговатое пятно света. Маятник ходиков отсчитывал последние секунды отцовской воли. Вполне могут арестовать. Покаялся — может, и ничего бы, а он вон как грубил. Сейчас вернется, скажет: собирайтесь, Илья Анисимович. Зря он посмеивается, дело не шуточное.

А Зотова нет и нет. Мать посуду перемыла, за квашню принялась, отец на второй заход пошел газету читать, Соболев истомился ждать начальника, топчется под порогом. Неужели еще чего обнаружил?