Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 2

Справа приоткрывалась приморская полоса. Извилистая синева моря прильнула к берегу. В Счастливой бухте дымило какое-то серое суденышко и красивой дугой, — очевидно, заводя сети, — скользили рыбачьи лодки.

Борис Левицкий сказал, указывая на бухту:

— Если года через три какой-нибудь новый Воропаев захочет взять там в аренду домик, ему придется записываться на очередь. Все будет занято, застроено.

— В такой дали? — удивилась Лена.

— Не такая уж даль. Да и место чудесное. В прошлое воскресенье Алексей Вениаминович устроил туда деловую экскурсию. Пригласил инженера, хозяйственников, врачей, каких-то приезжих из Москвы, часа четыре бродили по скалам и побережью, чуть не передрались потом, когда отводили участки под застройку.

— Смотри, Аня, не опоздай, — сказал Зайцев. — К тому времени, когда ты заделаешься агрономом, Цимбал тут все окультурит, — тебе нечего делать будет.

— Агрономом? Аннушка, едешь учиться? — спросила Лена с завистью в голосе.

— Сама не знаю, еду — не еду. Прямо не верится.

Лена еще ничего не знала о том, что Цимбал, которому было поручено организовать масличный совхоз «Пионер», развил необычайно бурную деятельность и добился права иметь группу молодых практикантов. Он имел в виду дать им впоследствии высшее образование на средства совхоза, и Аннушке было сделано в этом смысле вполне формальное предложение.

Комсомольцы шутили, что они едут на свадьбу Ани с совхозом, и Зайцев представлял в лицах, какая у нее будет трудная жизнь.

— Ее Городцов было сватал, да Цимбал перехватил, и Воропаев, как посаженый отец, склонился в пользу второго жениха, — сказал Левицкий, умолчав о том, что сам принимал участие в борьбе за интересы Цимбала.

Новый совхоз был детищем комсомольцев. Лоскутный совхоз на пустырях и бросовых землях, на склонах придорожных холмов и скатов незаселенных ущелий выглядел главою из увлекательного романа. Она была подсказана Сталиным, и всем хотелось дописать ее как можно быстрее. Зайцев тоже переходил на работу к Цимбалу, а Левицкий — к Широкогорову.

— Господи, только одна я остаюсь, — и Лена так неестественно улыбнулась, что все поняли, как ей невесело от этой мысли.

Зайцев попробовал успокоить ее:

— Хотите, сегодня ж сосватаем? Руку! Цимбал — это ж такой захватчик. Ему всего мало. Ей-богу, года через два он всех нас заарканит, все у него будем на сдельщине.

— Сватайте, — сказала Лена, протягивая Левицкому руку. — Боюсь только, что мама меня опередила, — какая-то подозрительная дружба началась у нее с Опанасом Ивановичем. И молчит, таится.

— Значит, окрутил Софью Ивановну. Безусловно.

— Этот Цимбал до чего дошел, — сказал Левицкий. — Он чуть не самого Корытова уговорил к нему замом итти.

Заговорили о Корытове. Много трудных дней было прожито с ним, и, как ни надоел он своим пристрастием к циркулярам, инструкциям и заседаниям, его жалели. Он был честным человеком, но не успевал расти вместе с жизнью и сам не понимал этого.

— Где же он теперь будет? — спросила Аня.

— В Москву поехал учиться, — отвечал Левицкий.

— Все, все едут учиться, одна я… — Лена не договорила.

Опанас Иванович шел навстречу гостям с длинной, какие бывают у пастухов, клюкастой герлыгой в руках.

Как только грузовик остановился, Таня и Сережа, не обращая внимания на взрослых, бросились в сторону от дороги, на маленькие полянки, еще кое-где зеленые.

В предгорье было заметно свежее, чем внизу, у моря. Трава еще не выгорела, и кое-где мерцали усталые, уже ничем не пахнущие цветы.

Тоненький, по-городскому неловкий Сережка воинственно устремился за ящерицей, мимо которой бывалая Таня пробежала совершенно равнодушно. Он, северный горожанин, приходил в восторг от всего, что открывалось его глазам на сказочном юге. Таня же относилась к природе деловито и обращала внимание только на то, что увлекало ее в данный момент. Вчера ей подарили сачок, и сейчас ее интересовали только бабочки, — она видела или воображала их решительно всюду. Она пыталась поймать сеткой длинные темно-красные ягоды шиповника и, запутав в колючках свой нежный инструмент, топала ножками и бранилась:

— Пусти! Ну, пусти же! V, злюка, гадкая бабка! — цветы и камни были для нее существами одушевленными.

Гости поднялись тропинкой к беленькой хате, в которой помещалось правление совхоза «Пионер» и где пока ютился сам Опанас Иванович.

Вокруг стола, покрытого кумачом и вынесенного наружу, в тень старой сосны, собрались служащие совхоза. На столе был развернут план совхозной территории.

— Третьего дня получили мы разрешение оформить ваш вопрос, товарищ Ступина, — становясь к столу и как бы открывая собрание, официальным тоном начал Цимбал. — На сей день у нас имеется специалист, но требуется своя рассада. Вот! — ладонь его тяжело легла на план. — Закончив десятилетку, поедете за наш счет учиться. Чего нам требуется? Нам того требуется, что чорт его знает, где искать. Глядите сюда — вот оно. Пятьдесят гектаров маслины, сорок гектаров инжиру да теплицы. Так? Теперь грушевые и яблочные массивы в лесах. Как вы получите вашу квалификацию, то мы уже с посадками закончим, воду подведем, вопрос встанет об агротехнике.

Он широко распахнул руки, словно вручая ей склоны гор. Аня глядела на него прищурясь, точно слова его были освещены солнцем и резали ей глаза.

— Все ваше. Этот план вам дарю, так сказать, на память. Учитесь и чтоб доброй хозяйкой вернулись. Ну, давайте! — и он трижды расцеловал до слез смущенную Аннушку.

— Спасибо, что вы так хорошо со мной поступили, — тихо сказала она. — Спасибо вам, товарищи, такое большое спасибо, что я даже не знаю… Одно скажу: не будет вам стыдно за меня. Не будет.

Опанас Иванович, сам очень растроганный, еще раз расцеловал девушку.

— Мы вроде как выдаем ее замуж за ваш совхоз «Пионер», — сказал Левицкий, — и просим любить ее, а мы, комсомол, со своей стороны будем помогать ей всеми силами.

— Э-э, если замуж, так тут своя требуется, особая церемония! — закричал Цимбал. — А ну, ребятки, давайте-ка мне веревочку да хлеба, соли и перцу.

Тотчас кто-то подал ему веревочку, и старик, кряхтя, стал на колени и под общий смех связал ею ножки стола.

— Так в старое время у нас на Кубани делали. Чтоб молодые жили дружно, увязывали бы свои интересы, так сказать.

Потом, отщипнув маленький кусочек лепешки, он закатал в мякиш соль и перец и с подчеркнутой важностью положил его в правую руку Аннушки.

— Я до тебя с хлебом-солью, а ты до меня с душою, я до тебя с перцем, а ты до меня с сердцем! — и усадил ее за стол рядом с собою.

— Науку, дочка, надо крепко в руках держать. Помнишь, как Иван Захарыч, садовник, рассказывал? Как товарищ Сталин с ним говорил? То-то. Я, дочка, считаю, ученого надо с детства растить, как того суворовца. И музыке, и пению там, всему с детства обучают. А ученого с двадцати — двадцати пяти годов начинают формировать. То, я считаю, неверно.