Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 4

Твердилу рукополагают в рыцари. Стоя на коленях и высоко подняв руку, он дает обеты.

— Буду честен, — говорит он, — приму обет безбрачия и нищенства. Блаженные нищие, яко их есть царство небесное!

Магистр ударяет его о плечо мечом и, подняв, обнимает. Твердило что то шепчет магистру на ухо.

— Вы только что дали обет нищенства, — отвечает тот.

В это время входит епископ и благословляет всех. Рыцари преклоняют колена. Слышен гнусавый латинский напев.

Неофит Твердило еще путается, как свершать крестное знамение, то осенит себя православным крестом, то римским.

Стоят германцы, пруссы, поляки, нормандские рыцари — добытчики легкой славы.

Снега Руси встают перед ними впервые.

— Готовы ли? — спрашивает магистр.

— Рыцари Венгрии готовы к победе, — отвечает один.

— Мы видели Иерусалим и во сне готовы к сечи, — отвечает другой.

— Немцы всегда готовы, — отвечает третий.

Магистр обращается к чудскому воеводе:

— А вы? — и тревожно глядит в его лицо. Тот отвечает, не колеблясь, но все же мало уверенно:

— Да. Я заставлю драться и чудь!

По целине давно не паханных, заброшенных полой, по кладбищам костей несется кибитка. В ней — посол хана. Он сидит, заглядывает в ящичек. Там перстень, аркан и кинжал. Улыбаясь, глядит он на разгромленную Русь.

Ночь. Брячиславна, жена Александра Ярославича, одна в княжеском тереме Переяславля. Зима завалила город снегом. Пустынно. Жутко. Брячиславна поет о муже, ушедшем на битву, поет печально-благородную и сдержанную песню, полную уважения к судьбе мужчины-воина.

Муж ушел далеко и, быть может, не вернется, но он князь, а судьба русских князей — сеча. Так чего и печалиться напрасно? Пусть бьется хорошо, помоги ему, Русская земля!

Одна и Ольга в Новгороде под утро. И она думает о своих женихах, и она, как Брячиславна, как всякая умная русская женщина того столетия, знает, что судьба русского богатыря — битва, что не кудри, не брови красят молодца, а храбрость, мужество.

Мера мужской красоты вытекает из воинских доблестей, и права псковитянка Василиса, когда, ведя на рассвете новгородские обозы к Чудскому озеру, поет:

Холодно и ветрено в апреле. Мокрый снег, как дождь, кропит дружину. Александр со скалы глядит на озеро. Немцы уже видны. Они движутся клином, вобрав внутрь ливонцев и чудь.

— Свинья! Свинья! Вот она! — раздается в русских отрядах.

Рассвет. Низкое солнце. Полутемно.

— Сохрани нас, Русская земля! — говорит Александр и дает знак своим.

Немцы с пиками наперевес, прикрывшись щитами, медленно подвигаются на русских.

Русские сбросили тулупы и армяки, иные и валенки. Кольчуги на одних сорочках. Но многие и без кольчуг, с топорами, с дрекольем. К озеру подходят обозы из Новгорода с резервами. Битва еще не началась. Обозницы поят лошадей у проруби. Девушки — беженки из Пскова — рвут тряпье на перевязки, развели костры — греют воду.

Бой на Чудском озере вот-вот должен начаться. С высоты Вороньего камня глядел Александр на мощное движение рыцарской колонны. Она идет быстро, дымится снегом.

В новгородских полках шептали, ахали, ругались. Воеводы часто взглядывали на Александра и все суровее сдерживали бойцов, с ярой руганью уже то и дело хватавшихся за мечи. Хрипели кони княжей дружины. «Свинья» неслась, не уменьшая хода. Александр сказал Буслаю:

— Возьми себе середину рати, голову сложи, а на час останови свинью. — Он глядит на озеро, видит цепь новгородских обозов, добавляет: — Воза поперек поставь, коней повали.

— Понятно, — ответил Буслай и, попрощавшись с князем и окружающими, обнял Гаврилу Олексича и поскакал к середине новгородского фронта, состоявшего из новгородского и владычного полков, части княжей дружины и остатков псковского полка.

— Гаврюша, спор-то наш не забывай! — крикнул он озорно Гавриле.

«Свинья» накатывалась на русских. Александр, глядя на ее страшный ход, сказал Гавриле Олексичу:

— Стань на левом крыле, Гаврило, возьми Переяславль и Суздаль и, как ударит немец в Буслая, откатись в сторону и бей сбоку. Не торопись. А я с правым крылом ударю. С богом!

Гаврило Олексич молча, торжественно отъехал от князя к левому краю сражения. Новгородцы орали, как перед кулачной потехой. Смельчаки вырывались вперед из рядов. Буслай осаживал их. И вдруг горсть отчаянных ахнула и сорвалась навстречу немцам, грозя сломать всю русскую линию.

Кони высекали искры из льда.

Закричали, заматерились новгородские ловкачи, столкнувшись с немцами, и сразу же пали наземь. Уже десятки коней и новгородских молодцов валялись на льду, под копытами рыцарей. Кнехты, идущие в середине клина, добивали их топорами. Гул прошел по русскому строю. Гул ненависти и растерянности. Заколебались люди.

— Мать честная! — раздался острый, растерянный крик из рядов новгородских.

— Мать честная! — И тут «свинья» ударила в новгородцев. Ее головные рыцари вонзились в русский центр и разом смяли его передовое звено. Показались русские кони без всадников. Смолкли рожки и бубны. Буслая сбили с коня, и он вскочил на чужого.

— Поддай жару, господа новгородцы! — кричал он, работая топором, рубя немецкие копья.

Но центр все еще подавался назад, на свои обозы.

Девушка-псковитянка подскочила на неоседланном коне к Буслаю.

— Обозы уводить, что ли? — закричала она.

— Цыц! Умирай, где стоишь, — ответил Буслай, узнав ту, что толкала его в Волхов. — Составь сани в цепь! Понятно?

Буслаевы полки облокачивались на обозы, — отступать было некуда. Бились меж саней, меж лошадей, спотыкаясь о бочки с вином, о корзины с хлебом.

«Свинья» вонзилась в центр и стала. Тут ударили фланги: справа Александр, слева Гаврило Олексич.

— За Русь! — крикнул Александр.

— За Русь! — отозвался Гаврило Олексич.

А Буслай, прижатый к обозам, уже не бил, — отбивался. «Свинья» медленно вползала в его раздробленный центр. Обозные бабы ставили поперек сани, валили под ноги рыцарей обозное добро. Вот пеший рыцарь уже выбрался за санную баррикаду, наводя страх на обозный люд, но провалился в прорубь, из которой сегодня поутру новгородцы поили коней.

— Руби лед! — крикнула тогда псковитянка, и за линией саней, как следующая очередь заграждений, враз открылись десятки прорубей и щелей во льду.

«Свинья» между тем уже вбирала в свое нутро телеги и сани. Лед гнулся под тяжестью клина, и черная зимняя вода хлынула из прорубей. Кони и рыцари заскользили на мокром льду и снова приостановились, смешав ряды. Вода замерзала на их ногах, одетых в железо. Ноги прилипали ко льду. Многие падали в проруби. Тут под Буслаем убили второго коня. Он бросился в бой пеший, работая коротким мечом. Вот он вонзил меч в живот рыцарской лошади, и она всей своей тяжестью обрушилась на него, подмяв его под себя.