Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 4

И он лениво вынимает из-под халата мешочек с деньгами.

— Афганские есть, иранские есть, английские есть… Какими хочешь — плачу!

Соблазн велик. Ишан протягивает руку.

Эту сцену издалека, из-под цистерны, видит Гюльсара.

К ней уже подбегают женщины, шепчут, всплескивают руками:

— Ай! Ай! Надо народ позвать! Кричите на помощь!

Гнусавый парень, самодовольно оправляя халат, поднимается и идет к своему коню, привязанному невдалеке.

Гюльсара все поняла.

В одно мгновение оглядывает она станцию и видит подходящий поезд.

— Этот дом на колесах куда идет? — нервно интересуется она у железнодорожника.

Тот машет рукой: далеко, мол.

И в этот момент паровоз свистит в знак отправления. Платформа пустеет.

Отчаянно глотнув воздух, Гюльсара быстро подсаживает дочку в вагон и, сбросив со своих ног туфли без задников, как приличествует делать при входе в дом, сама поднимается вслед за дочерью.

Поезд уже тронулся. Кажется, спасены!

Толстая пожилая женщина неодобрительно говорит Гюльсаре на площадке вагона:

— Что ж ты это, а? На ходу да с девочкой… ну, и народ, ей-богу. Времени тебе мало было.

Дрожащая Гюльсара обнимает дочь, не отвечая.

— Осподи боже!.. — Женщина удивленно глядит в открытую дверь вагона, — гнусавый парень скачет рядом с медленно идущим вагоном. Нагнувшись с седла, он хватает за халат Гюльсару и сдергивает ее к себе с вагонной площадки.

Поезд быстрее. Конь отстает.

— Мама! — кричит и бьется Фатьма. — Люди, помогите!

Она готова спрыгнуть наземь. Женщина крепко держит ее. Обе они глядят назад и видят, как со страстной злобой хлещет гнусавый Гюльсару нагайкой и она корчится на земле, поднимая облако легкой желтой пыли, словно выброшенная из печи головешка.

В кишлаке остались непримиримые. Песок обступил жилища со всех сторон, но люди не желают сдаваться.

На тонкую жердь, у края дороги, Юсуф прибивает фанерный щит:

КОЛХОЗ ИМЕНИ СТАЛИНА

Вокзал Ташкента. Час военно-химической тревоги, и весь персонал — дежурные, носильщики — в противогазах.

Водители такси и учрежденческих машин беседуют между собою. Шоферы — в халатах и тюбетейках.

Один из них, почтительно кланяясь, подходит к низенькому пожилому человечку в противогазе:

— Здравствуй, пропессор! Воду бросал или как сделал?

Тот отвечает:

— Что ты! Это так. Немножко кости размять.

— А я слыхал, будто насовсем ты уходишь…

— Брехня!.. Впрочем, действительно надоела бумажная работа — попрыгать хочется.

Из здания вокзала стремится толпа пассажиров.

Крики: «Такси! Такси!»

Тучный узбек в хорошем халате, с хурджинами через плечо, подбегает к шоферу-профессору. Это — Ризаев. Вместо противогаза он закрыл лицо тюбетейкой.

— Слушай, товарищ такси, вези, пожалуйста, пока я бомбой не раненный. Десять рублей! В то место, где воду делают!

Шофер неумолим — отказывается. Узбек наседает.

В это время какой-то высокий пассажир и девушка, нагруженная геологическими инструментами, поджидая другую машину, беседуют оживленно.

— Какие у вас новости? — спрашивает он ее. — Какие склоки? Кого проработали?

Она отвечает:

— Говорят, профессор Ляхов уходит.

— Павел Иванович? Куда?

— Бросает будто бы ирригацию. Не то шофером устроился, не то садовником. Спятил старик.

— Да, это уж действительно спятил! А жаль!.. Не без глупостей старик, но большой ученый. Я, впрочем, тоже начинаю думать, скажем, о дорожном строительстве. Зовут на Памир. В шоферы не пойду, а на Памир уеду. С этой ирригацией одна мука.

Маленький водитель, слушая их беседу, не знает, куда деваться. Он копошится под сиденьем. Наконец бросается к станционному зданию, в сторону от стоянки.

Навстречу ему идет пожилая женщина с Фатьмой. Павел Иванович, подлетая, отдает честь, чем весьма ошарашивает девушку.

Он бормочет невнятно:

— Разрешите покатать, сударыня Анна Матвеевна.

И та, качая головой, говорит:

— Уж не срамились бы, Павел Иванович. Не дай бог, узнают вас. Ах, и бузотер же вы, Павел Иванович. Чистый басмач!

Все вместе идут они к машине, садятся, и вдруг тучный узбек узнает Анну Матвеевну.

— Соседка номер десять! Пст!.. В одном вагоне ехали. Я верхняя полка помер одиннадцать! Твоя машина? Слушай, тюльпан дорогой, в твой институт надо. Насчет воды. Подвези, умоляю.

Она ужасно растеряна. Взглянув на шофера-профессора, она чувствует, что он против, но отказать неудобно.

Она говорит неопределенно:

— Поместимся ли?

— Э-э-э, что там!

Но водитель решительно возражает жестами. Он уже включает скорость, машина трогается с места, и Фатьма, севшая раньше, на ходу втаскивает в кузов неповоротливую Анну Матвеевну, а дверца едва не сбивает с ног назойливого узбека и потом долго еще мотается открытой, заставляя шарахаться прохожих.

Наконец ее закрыли. Все в порядке.

Анна Матвеевна говорит:

— Ну, Павел Иванович, это вам так не пройдет. Он вас узнал, Ризаев-то. Он про вас теперь пустит слух, увидите!.. Да сняли бы вы с себя термос этот…

И он послушно снимает противогаз.

— Ну, и карьерист, свинья! — бормочет он.

— Кто, Ризаев?

— Да нет, зачем Ризаев, — я. Ну, а это что за гражданка? — спрашивает он, глядя в зеркальце на испуганно замершую на заднем сиденье Фатьму.

…Анна Матвеевна заканчивает рассказ:

— Теперь я одна ей вроде как мать… В ансамбль песни и пляски хочу ходатайствовать…

— А может, мы ее водным техником сделаем? — лукаво говорит профессор и по-узбекски спрашивает Фатьму: — Хочешь водное дело знать?

— Да, — отвечает Фатьма, — наш комсомол арык роет, я тоже хочу помочь.

— Где этот арык?

— В Хусае.

— Ерунда. Хусай я снесу с земли. Там рыть нечего.

— Как снесешь? Ты кто? Наши роют, — настойчиво говорит Фатьма.

— Наши — ваши… Там своей воды нет — и нечего рыть…

— Значит, никого не останется в Хусае? — говорит вслух Фатьма. — Значит, уйдут все? А как же Юсуф?

— Ты, Фомушка, оставь теперь всех своих Юсуфов, — наставительно говорит Анна Матвеевна. — Тебе, дочка, учиться надо сначала…

Они едут по зеленым, парковым улицам блистательного Ташкента. Улицы — в асфальте. Большие дома. Вороха цветов на перекрестках. Даже милиционер с цветком в зубах. Арбы. Автомобили. Халаты. Верблюды.

Машина останавливается у прекрасного здания «Институт ирригации».

Анна Матвеевна говорит вслух, отвечая своим собственным мыслям:

— И совершенно ей незачем быть водным техником. Сами в шоферы готовы тикать, а других суете… Танцует же девочка, поет — так нет, надо ей судьбу портить…

И — возмущенная — она, вместо того чтобы войти в здание института, переходит улицу и направляется к дому с надписью:

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АНСАМБЛЬ ПЕСНИ И ПЛЯСКИ