Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 5

Не успели убрать черешню, подоспела пшеница; не успели разделаться с нею, как подходят овсы; за ними огурцы, помидоры, кабачки, ранние груши и персики; приближается пора яблок, подсолнуха, кукурузы; и все лето до глубокой осени будет отвлекать к себе рабочую силу табак — этот кормилец предгорных и южнобережных колхозов.

Дни не имеют начала, не знают конца. Идет напряженнейшее, полное радости и надежды сражение, в котором мало отстающих и совсем нет, как в прежние годы, равнодушных.

Долина Качи длиною всего километров в двадцать пять, колхозы нанизаны на нитку реки, как бусы. Белые и голубые домики то и дело выскакивают по одному на шоссе из глубин старого двадцатикилометрового сада, понизу расчерченного огородами и бахчами. Тут, собственно говоря, две производственные площади; одна на земле, другая — в воздухе, на ветвях деревьев.

Бросаются в глаза то новая крыша, то овчарня, то еще не достроенный птичник, то пасека, еще не заселенная пчелами. За хатами — высокие скирды сена — новинка в крымском ландшафте.

Нигде — ни души. Ни голосов, ни песен, ни лая псов, ни шума машин. Все как бы спит, точно над миром непробудная солнечная ночь. Даже редкие дымки из труб замерли в воздухе, плывя, но не растворяясь.

Вот яблони, каждая с тонной еще не снятых плодов. Тонкие «чаталы» окружили каждую хороводом в тридцать стволов, а они, изнемогая от плодородия, доверчиво обняли их своими уставшими от напряжения ветвями и будто висят на них, а не стоят на земле.

И старые груши тоже развешены на подпорках, и вишни.

Пронесись ветерок, прыгни на ветку скворец — и плоды, которым тесно друг подле друга, посыплются на землю.

В сельце Вишневом, почти у выхода Качи к морю, — колхоз имени Андреева. Председатель колхоза, Евфросинья Ивановна Коноплянникова, — женщина лет под пятьдесят, мать десятерых детей (из них трое погибли на фронте) и бабка трех внуков. Она «спервоначальная», как сама о себе говорит, колхозница и уже десять лет ходит в председателях, — иначе говоря, опытный профессионал, руководитель сложного предприятия, каким стала сельскохозяйственная артель.

Хозяйство небольшое, но пестрое: тридцать три гектара пшеницы, двадцать шесть — овса, двадцать шесть — винограда, семьдесят восемь гектаров садов, двадцать — огородов, шестьдесят три улья пчел, немножко скота. Работников — же всего сто четыре человека вместе со школьниками.

Виноград связывает артель с совхозами винкомбината «Массандра», фрукты и овощи — с консервтрестом, лаванда — с эфиро-масличными заводами. Проблема кондиций каждого вида продуктов, знакомство с технологией переработки их, точное знание, для чего производится то или другое и что из него получится в промышленности, — все это приближает колхоз имени Андреева к сырьевому цеху нескольких заводов сразу.

Здесь выращиваются не просто огурцы, а огурцы для засолки и маринада или корнишоны — недозревшие маленькие огурчики, которые не имеют права быть кривыми и кособокими, ибо не влезут в банку. Здесь знают, что нет винограда вообще, а есть сорта столовые и винные и что из винных одни идут на изготовление шампанского, и им нужна одна сахаристость, а другие — на ликерные вина, и тут нужна другая сахаристость, другое качество.

Председателю колхоза нынче приходится время от времени «поруководить» и сельпо, и клубом, и кинопрокатом.

Без хорошего клуба нет хорошей работы — это теперь понимает любой. Нет хорошей работы и без сельпо. Проблема головного платочка, которым молодая колхозница любит низко прикрыть лоб, чтоб не выгорали брови, — не проблема кокетства, а «творческие условия», как говорит Евфросинья Ивановна Коноплянникова.

Слава о ней в районе — как о женщине суровой, нажимистой и неотвязчивой. О ней с уважением говорят: «Хозяин!»

Наскоро переодевшись в синюю юбку и белую блузку с прошивками и накинув на голову синий с белыми глазками шелковый платок, Евфросинья Ивановна чуть иронически рассказывает о колхозных делах. На вопросы она отвечает скромно, приуменьшая успехи и — на всякий случай — время от времени прибавляя: «Могли бы, конечно, лучше, сама сознаю…» Когда нужно привести какую-либо точную цифру, она как бы припоминает ее. Но вскоре оказывается, что она все решительно знает на память, и когда доходит дело до рассказа о том, как она покупала в Симферополе лес для пчельника и как ее пытались надуть какие-то складские дельцы, становится понятно, почему о ней идет грозная слава.

С таким деятелем, как Коноплянникова, ни одному бюрократу, да если он к тому же и не чист на руку, связываться нет никакого смысла.

Для нее не представит труда позвонить председателю облисполкома, или секретарю обкома, или даже приехать к ним лично и сказать, садясь в кресло:

— Хоть гони, а не уеду, пока лесом мне не поможешь.

И вернется обязательно с лесом.

Коноплянникова даже о самой себе говорит «мы»:

— Мы договорились с райпотребсоюзом.

Или:

— Мы уж имеем опыт, знаем.

У нее нет ничего своего отдельного, она вся — мы.

Вопрос о том, каким будет трудодень, всегда неприятно коробит колхозных руководителей. Его боятся, как моряки — расспросов о сроке прихода корабля в порт.

— Располагаем, — осторожно отвечает Евфросинья Ивановна, отирая губы краешком платка, — рублей по пятнадцать одними деньгами, да овощей по пятьсот грамм, да меду по сто грамм… Ну, да рано еще считать!.. В нынешнем году о трудоднях заботы нет, когда есть семьи — по две тысячи трудодней на счету! Другая жадность напала: строиться и строиться, хоть бы што!.. В прошлом году, — продолжает она, — хожу по саду, по огороду — прямо не за что зацепиться, а в этом где ни пройду — досыта подзаправлюсь. Тут мы и увидели, какой он есть, Крым, когда дает, что положено. Это же разве можно было поверить?

И слово, только что шутливо произнесенное, — жадность, — уже облекается дерзкой мечтой. Хочется закрепить на будущие года изобилие нынешнего лета, подхватить природу под уздцы и не дать ей попятиться назад, как норовистому коню.

Омолодить сады, расширить площадь под овощами, увеличить овчарню и пчельник, подумать о лучшей системе полива, о лучших приемах агротехники.

Успех всегда делает человека храбрее и предприимчивее, открывает в нем дополнительные запасы энергии, а успех этого года таков, что делает чудеса с людьми.

Колхоз имени Андреева — переселенческий. Его состав — орловцы и брянцы, извечные хлеборобы. В старое время им понадобилось бы не одно десятилетие для «обживки» на новом месте. А сейчас, спустя четыре года, люди успели уже забыть, что они переселенцы.

Многое, конечно, и оттого, что под Севастополем каждый русский человек считает себя на коренной родине. Сколько орловских и брянских мужиков сложили свои кости в дни первого Севастополя в узких долинах Качи и Альмы, где теперь раскинуты колхозы, у мыса Лукулл, где ныне купаются пионеры, и на виноградниках Бурлюка, вошедшего в историю Альминского сражения…