Владимир Богомолов - Повесть о красном Дундиче

— А пушки где у них? — спросил Буденный.

— Не видали, — честно признался рыжий.

— Должно быть, за садом, — подумав, высказал догадку черня вый.

— Ну, спасибо вам, пацаны, — поблагодарил нежданных разведчиков комдив. — А теперь мотайте отсюда.

— Да куда же мы? — вскинулся старший. — Мы с той стороны. Нам обратно нельзя. Запорют…

— Как — с той стороны? — удивился Семен Михайлович. Перелетели или перепрыгнули, что ли?

— Да нет, — рассудительно ответил тот же малец. — По дамбе старой мельницы. Вон за тем мыском, — начал он обстоятельно объяснять комдиву, — когда-то была водяная мельница Медведева. А теперь там осталась такая горбина. Вот мы по ней и прошли.

— А ну, Дундича ко мне! — приказал Буденный бойцу из охранения.

В это время белые перенесли огонь из центра станицы на окраину, поднимая столбы грязи и пыли над садами и огородами.

— Очумели, что ли, проклятые кадеты! — выругался Семен Михайлович, злясь на незадачливых батарейцев, сокрушающих деревья. — Или что заприметили?

Обрызганные росой листы вперемешку с цветами вмиг скручивались от смрадной взрывной волны, безжизненно падали к ободранным осколками комлям. И привыкшие к крови и смерти бойцы с тоской и грустью смотрели на гибель яблонь, абрикосин, дулин, словно прощались с добрыми, верными друзьями. «Чувство жалости почему-то всегда резче проявляется весной, — подумал Семен Михайлович, сцепив челюсти в злобе на тех, кто ничего не щадит на этой земле. — Потому, должно быть, в такую пору тянет людей к себе земля. Сейчас бы пахать, боронить, сеять, в садах и на огородах возиться, с девчатами любовь водить, песни играть…»

Размечтавшись, Буденный даже не заметил, как волна памяти унесла его в родную Платовскую. Там ведь тоже богуют кадеты. От них, кроме лиха, его землякам ждать нечего. И сады небось если не снарядами, так топорами срубили. А сколько куреней порушено, отметил он, увидев взлетевшую в небо камышовую крышу летней кухни, сколько сирот оставлено. С дремучей тоской глядел комдив на пацанов, с нетерпением ждущих того Дундича, который должен что-то сделать, чтобы батарея замолкла.

Семен Михайлович за эти месяцы несколько раз задавал себе вопрос, почему он так привязался к белобрысому горцу из неведомой ему Далмации, который в анкете пишет, что он хорват, а называет себя сербом. Правда, язык у них почти одинаковый, как, скажем, у иногородних и казаков. А все княжества хорватские, далмацкие, македонские входят в состав королевства Сербия. Так ведь и российские славяне называют себя за кордоном русскими. И с именами у него не все ясно. Сам себя называет Иваном, и земляки зовут то Алексом, то Милутином или Томо. И он на все откликается. Но в анкете написал «Иван». Анкета заверена председателем федерации интернационалистов Мельхером. Мужик этот очень серьезный. Км у можно верить. Впрочем, и на деле проявил себя Дундич лучшим бойцом дивизии, хотя воюет в ней с конца прошлого года. Лихостью в атаке мил ему этот джигит, находчивостью в разведке, беспрекословным исполнением боевого приказа, а уж как о товарище и говорить не приходится. Последним патроном поделится. И еще за одну черту характера любил Дундича Буденный: если знает, что предстоит разведка или серьезная операция, хмельного зелья ни грамма не примет. Тут ему хоть кол на голове теши — не пригубит.

«А корректировщики, видать, действительно сидят на колокольне, — со злостью подумал комдив, наблюдая, как взрывы, миновав сады, медленно приближаются к окопу охранения. — Может, надо быстрее уносить отсюда ноги?» Очевидно, такая же мысль пришла и к бойцам: они взглянули на комдива, как бы прося разрешения на перемену позиции. Буденный кивнул. Но первый же боец, побежавший к реке, был накрыт взрывом.

Сидеть в окопе тоже было опасно, потому что снаряды начали рваться совсем рядом. Мальчишки, упав на дно окопа, вытряхивали из давно не стриженных вихров песок, отплевывались вонючей пылью, и, глядя на них, Буденный сказал:

— Ну, хлопцы, если сейчас нас не накроют, бежим вон к тем воронкам.

Как будто сердцем чуял комдив, что, останься они чуть-чуть дольше в окопе дозора, и костей их не соберут. Уже сидя в воронке, видели, как снаряд разворотил укрытие. Как только очередной окоп передового охранения был накрыт, пушки снова начали бить по противоположной околице станицы, наверно видя гуртующихся конников.

В короткие промежутки между выстрелами и разрывами со дворов и с улиц Константиновской до берега долетали голоса взводных и эскадронных, вопли женщин и плач детей, злая ругань мужиков, тревожное ржанье и редкие винтовочные выстрелы. И вот эти выстрелы больше всего беспокоили Семена Михайловича. Хорошо, если выстрелами добивали раненых лошадей или какую другую животину пли пытались снять с колокольни наблюдателя. А если кто-то из кадетов, затаившись на чердаке, бьет нашим в спину, а того хуже, если казаки обходят с тыла?

И еще думал Буденный, что долгое отсутствие Дундича может быть связано с двумя обстоятельствами. Мог не добраться до штаба нарочный. Или, скажем, получил Дундич приказ, но не смог его выполнить. Но больше всего его душу терзало бедовое предчувствие обхода дивизии. Может, здесь-то кадеты бьют из пушек, отвлекая внимание? И пока снаряды крушат все подряд на берегу и на улицах, генерал Павлов, собрав за ночь свою кавалерию, перешел речку в известном ему месте и ждет удобного момента, чтобы всей мощью навалиться на дивизию красных, причинивших за время рейда столько урона армиям Деникина и Врангеля, сколько они не понесли и на переднем крае.

— Ну вот что, орлята, — сказал Буденный пастушкам, — сейчас бегом за мной в леваду. А ты, — обратился к дозорному, — следи в оба. Если кадеты сунутся с того берега, давай красную ракету. Посиди немножечко один. Кого встречу — пришлю тебе в напарники.

— А если Дундич объявится?

— Я его по дороге перехвачу. Ну, а вдруг разминемся, передай: пусть подумает, как у кадетов батарею забрать.

Самое худшее предчувствие Буденного оправдалось: белые, получив подкрепление, решили, обложив дивизию, прижать ее к речке и здесь уничтожить. А чтобы красные не смогли перебраться на противоположный берег и ни при какой погоде не навели переправу, установили в прилеске батарею, а вдоль садовой ограды несколько пулеметов.

К тому времени как Буденный добежал до штаба, где уже не на шутку встревожились его отсутствием, Ока Иванович Городовиков принял решение: занять круговую оборону и держаться до темноты, которая позволит, прорвав кольцо, скрыться в степи под покровом ночи. Это был не лучший вариант, но другого в такой горячке никто не придумал. На окраины были стянуты все тачанки, полки, по левадам и балкам срочно рыли окопы.