Владимир Богомолов - Солдатская смекалка

Во время знаменитого рейда буденовской кавалерии по тылам белых, разгромили конники штаб генерала Покровского. Правда, сам генерал скрылся, но все важные бумаги и карты остались в штабе. Среди них был секретный приказ о готовящемся наступлении на Царицын.

Времени для раздумий у Буденного совсем не оставалось: утром кавалерия генерала Фицхелаурова двинется на город с севера, а с юга нанесут удар части генерала Мамонтова. Надо во что бы то ни стало предупредить штаб фронта. Как это сделать? Телефонная связь не работает, телеграфа нет, посылать отряд в Царицын нельзя: белые сразу догадаются, что буденовцы едут с каким-то важным заданием, А ведь враги кругом, их в десять, а может быть, в сто раз больше, чем красных кавалеристов. Тут нужно какую-нибудь хитрость придумать.

Думал-думал Буденный и придумал послать не отряд и даже не несколько человек, а одного бойца. Но такого, чтоб ему белые поверили, будто он навоевался и за красных, и за белых и идет в свою родную станицу.

Таким человеком вызвался быть Иван Бочкарев. Он только что переболел тифом, вид у него был жуткий: одни кости, обтянутые кожей, да торчащий нос, а тут еще вдобавок в последнем бою Ивана в руку ранило.

Разыскали для Ивана старую дырявую шинель, драную гимнастерку, ботинки проволокой перетянули, чтоб подошва не осталась на дороге, а папаху дали такую, что ее и на огородное пугало добрый хозяин не повесит. Все это было сделано, чтобы никто не позарился на Иванову амуницию.

Вручил ему Буденный свое коротенькое донесение и приказ белоказачьего генерала и попросил так спрятать бумаги, чтоб ни один кадет не смог отыскать.

Зашел Иван за загородку, посидел там несколько минут и вышел.

— Спрятал? — спросил Семен Михайлович.

— Ищите, — ответил Иван.

Но Буденный не стал искать. Проводил Бочкарева до крайних хат, пожал ему руку и сказал:

— Наган зря не взял. Пригодится.

— Нет, товарищ командир, — ответил Бочкарев, — раз уж я решил не воевать, то оружие мне только помешать может.

Сказал так, сел на замухрышенную кобылку и ну ее стегать плеткой, чтобы быстрее бежала.

Сторожевой отряд по приказу Буденного дал несколько выстрелов вдогонку Ивану. Но ни одна пуля не только не задела казака, но даже над головой не прозвенела: стреляли холостыми.

А Иван, петляя и припадая к гриве вороной, ехал прямо на передний край белых.

Только доехал до заставы, свалился с коня, пить попросил.

Пока Ивана вели в штаб, встретил двух станичников, узнал, что мать живая и все жданки прождала.

На радостях Иван начал обнимать станичников здоровой рукой. Папаха у него свалилась под ноги. Хотел Бочкарев поднять ее, а тут перед ним офицер.

Вытянулся Бочкарев как струна, глазами впился в сытое лицо белогвардейца и доложил, что он бывший солдат драгунского полка, после ранения лежал в Камышинском госпитале, а теперь до полной поправки едет в родную Иловлинскую станицу.

Те два казака подтвердили, что Бочкарев действительно их земляк.

Выслушал офицер солдата, ехидно улыбнулся:

— Как же это тебя буденовцы пропустили?

— Это какие, которые стреляли? — удивился Иван.

— Ты дураком не прикидывайся, — начал сердиться офицер. — Через Ольховку шел?

— Нет. Через Балыклей шел. Вернее, ехал. Я ж вот эту вороную на табак выменял. Думаю: табак все равно отберут, а коня, может, оставят. Верно, ваше благородие?

— Верно, служивый, — согласился офицер и тут же приказал обыскать задержанного, да получше.

Сняли кадеты с него шинель, ощупали складки гимнастерки и брюк, вывернули карманы, велели разуться.

Плачет от обиды Иван, но приказания выполняет. Помогает одной рукой подкладку у шинели отрывать. Ничего не нашли у Бочкарева.

— А документы твои где? — спросил офицер.

— Отобрали вчера, как в деревню входил. Вот так тоже, господин офицер, шумели на меня, велели обыскать, сапоги госпитальные заменили на эти ботинки. Потом документы забрали и велели утром в штаб прийти. А ночью хозяйка сказала, что красные заходят. Ну уж тут, сами понимаете, ваше благородие, не до бумажек. Схватил я котомку, вскочил в седло да, давай бог ноги, огородами и — в степь. Кто-то стрелял сзади, но бог миловал.

Глядит Иван в глаза офицеру и видит: ну ни на грош не верит белогвардеец. Так и есть. Приказал солдатам препроводить задержанного в контрразведку полка — пусть там выясняют, что он за личность.

Иван растер слезы грязной ладонью. Обидно, дескать, ему: воевал-воевал за цари, веру и отечество, чуть богу душу не отдал, а тут, на тебе, не верят, что он иловлинский казак, а не буденовский лазутчик.

Осенний ветер разбрасывает полы плохонькой шинели. Уши у Ивана посинели от холода. Ищет он свою папаху, а ее поднял один из земляков и протягивает Бочкареву. Надел ее Иван, а она, как дырявая крыша, не греет.

Стал Бочкарев просить казаков Христа ради пожертвовать или поменяться с ним папахами. Смеются над ним конвоиры.

— Ты ты разуй глаза, — Иван поднес свою папаху к лицу одного конвоира. — Это же первоклассный каракуль. Я ее меняю потому, что она мала мне, а вовсе не потому, что она старая. Ты разгляди как следует, а тогда отпихивай, — и с этими словами положил в руки конвоира папаху.

Тот от нее как черт от ладана шарахнулся, швырнул ее на завалинку и велел Бочкареву забрать, но Иван уже поднимался на крыльцо избы, где находилась контрразведка.

Тут повторилась та же сцена: допрос, тщательный обыск, даже бинт велели снять, посмотрели на рану. Вызвали двух земляков Ивана. Те подтвердили его личность.

Поругались, поворчали контрразведчики, но причин для ареста не нашли и велели Ивану быстрее топать домой. Дали совет идти в Иловлю не через Дубовку, а держаться западнее.

Тут Иван осмелел и попросил офицеров выписать ему такую бумажку, которая бы подтверждала, что он действительно Бочкарев и что его личность уже проверили. На это контрразведчики ответили, что справок они, не дают, а если у Ивана есть желание посидеть в сарае день-другой, пока наведут справки о нем, они удовлетворят желание допрашиваемого.

Иван стал клясться и божиться, что у него нет никакого желания сидеть в сарае, лучше он без бумаг пойдет дальше. Офицеры посмеялись и велели часовому доставить Бочкарева к начальнику караула, чтобы провели его через свою охрану.

Вышел Иван во двор, ласково посмотрел на бледное солнышко. Стер рукавом шинели холодный пот со лба, глянул незаметно вправо, влево. Увидел свою папаху на завалинке и пошел к воротам.

— Постой, — окликнул его один из конвоиров, — голову забыл.

Кое-как натянул Бочкарев на стриженую голову папаху и подмигнул конвоиру.

— Значит, не желаешь меняться. Ну, ну, гляди, станичник, пожалеешь.