Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 6

Менее полувека прошло с того времени, когда великий Ленин сказал о большевиках, поднимавших народ на борьбу с миром насилия и угнетения:

«Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем».

И вот сегодня мы свидетели победного торжества великих идей ленинизма. Сотни миллионов людей земного шара, объединившихся под знаменем борьбы за мир, демократию и социализм, видят в большевистской партии «ум, честь и совесть нашей эпохи».

Так уличная демонстрация, в которой молодой революционер Сталин увидел в начале века возможности уличной агитации по-новому, выросла в непрерывное движение и протест многомиллионных масс против мира насилия и угнетения.

Наступающий год, первый год второй половины столетия, принесет не раз доводы в пользу такого, ставшего аксиомой утверждения, что мы живем в счастливое время, когда все пути ведут к коммунизму.

И приведут к торжеству коммунизма!

1951

Мои сыновья прибежали из школы с ошеломляющей новостью:

— Распределяют корейских ребят. Узнавай, где и что…

Немедленно собрался семейный совет.

Вопрос о том, брать или не брать в семью сироту из героической Кореи, даже не возникал. Само собой разумеется — брать.

Рассматривался частный случай: мальчика или девочку.

— Девочку! — твердо сказали оба сына.

Перспектива заполучить в дом корейского малого, который еще чего доброго окажется ершистее и ловчее своих новых братьев, не привлекала моих ребят.

Нет, только сиротку-девочку и даже, может быть, раненую, воочию видевшую все невзгоды войны, чтобы можно было глубже проявить и братскую нежность и братское сочувствие не только самой сестренке, но и всему ее благородному народу, так храбро сражающемуся с американскими разбойниками.

Ребята ужасно волновались, обсуждая этот вопрос. Вероятно, в школе уже были разговоры на эту тему и принято было прелиминарное соглашение как можно энергичнее нажать на родителей и точнее выяснить оперативную обстановку. Надо полагать, что мои парни были далеко не первыми в постановке проблемы, и теперь они боялись опоздать и оказаться в хвосте других, более настойчивых, чем они.

Корейская девочка была совершенно необходима нашей семье, как, впрочем, и многим тысячам других советских семейств, переживающих горе народной Кореи как свое личное горе.

Это была новая фаза борьбы за мир, — разбойники Трумэна калечат и убивают корейцев, а мы сохраним их, подлечим, выкормим, воспитаем в том духе веры в жизнь и силы прогресса, в каком воспитаны сами. Что и говорить, всем нам хочется принять участие в справедливой войне.

— Звони скорее, — торопили меня сыновья, — а то всех разберут и нам не хватит.

Но оставался еще неясным вопрос о желательном возрасте нашей будущей дочки.

Мальчуганы настаивали на сознательном возрасте, по крайней мере в семь-восемь лет. Конечно, они лелеяли мысль немедленно информироваться у сестры относительно последних событий на корейском фронте, узнать об американцах-грабителях и о том, как их бьют и как они, битые, сдаются в плен, о всех тех животрепещущих вопросах, на которые не находили ответа в газетах.

Как они будут беседовать с девочкой, не знающей ни слова по-русски, их совершенно или во всяком случае мало беспокоило. Впрочем, войну, конечно, можно представить по методу физических действий, и все будет еще понятнее, чем на словах.

Итак, сыновья стояли за возраст в семь-восемь лет, а мы с женою склонялись к двухлетнему. К соглашению притти не удалось.

Решили звонить из Ялты в Симферополь, чтобы сначала получить общую информацию.

Однако товарищ, к которому я обратился, ничего не мог сказать, но сам сразу обрадовался.

— Стало быть, все-таки распределяют? Мы ведь тоже хотели бы взять, да не знаем, откуда начинать хлопоты.

И он обещал разузнать все досконально у третьего, который по роду своей работы обязательно должен быть в курсе интересующего нас дела. Но тот, третий, сам только что хотел броситься вдогонку слухам, потому что ему просто-напросто оборвали телефон, требуя разъяснений и справок все по этому же вопросу о детях Кореи.

Прошло несколько дней, полных нервной неизвестности. Слухи накапливались один другого невероятнее…

Привезли! Две тысячи человек! Распределяют по семьям! И уже кто-то видел счастливца, который вез малого лет шести и хвастался: «Пока вы тут слухи всякие слушаете, я поехал и получил. Вот он, какой у меня, глядите-ка!»

И хотя никаких детей пока что не привозили и не распределяли, но горячая любовь советских людей к защите униженных и оскорбленных и их стремление согреть у своей груди маленьких корейских страдальцев делали свое: все мы мечтали о сыновьях и дочерях, братьях и сестрах из Кореи, и в конце концов в доме у нас создалось такое положение, когда во всем оказался виноват я.

Я один был виноват в том, что у нас до сих пор нет корейской дочки, в то самое время, когда сотни, а может быть, и тысячи других, более энергичных, чем я, людей, уже имеют корейских ребят.

В последующие дни положение еще более осложнилось: начали звонить посторонние люди и даже представители детских садов и ясель. Эти уже не просили разъяснить, действительно ли прибыли дети из Кореи, а настойчиво и упорно требовали оказать, где и когда.

Звонили люди небольшого достатка, имеющие к тому же своих детей. Звонили люди, пережившие войну со всеми ее невзгодами и знающие цену каждому трудовому рублю.

Звонили бездетные. Звонили одинокие вдовцы и вдовы.

Духовный строй советского человека раскрылся тут с поразительной силой, и нельзя было не взволноваться от радости, видя это чудесное стремление породниться с чужою бедой, помочь чужому горю в трудный час жизни и принять в свои руки самое дорогое, что есть у человека, — его дитя.

Не резолюциями, а делом хотят бороться советские люди за победу мира.

И ведь что самое удивительное в страстном интересе к детям из Кореи! Мало того, что принять и пригреть у груди, нет, куда сложнее и глубже мысль — воспитать! Воспитать так, чтобы человечек тот, возмужав, вернулся в страну своих прадедов сильным и смелым строителем жизни, а не превратился бы в переселенца и эмигранта.

Вопросы тех, кто интересовался проблемой корейских детей, всегда были в этом отношении очень конкретны. Одна учительница непременно просила выяснить, как будет организовано обучение ребят их родному языку, а отставной офицер настаивал на немедленном уяснении вопросов контроля со стороны общественности за правильным воспитанием ребят в патриотическом духе и требовал издания краткого русско-корейского разговорника.