Ванда Василевская - Когда загорится свет

— Разумеется, куда ж мне?

— А то мне нужно…

Молодая красивая женщина, как оказалось, именно играющая на гитаре тетка, собиралась в концерт. Кто-то шел к знакомым… Комната быстро опустела. Из кухни доносилось щебетанье играющих со щенком девочек.

— Не очень светло… А тут керосин такой, только трещит и коптит… А я вам хотел показать, Алексей Михайлович.

— Нет, нет, еще светло.

Профессор рылся в грудах полотен и бумаги, сложенных на сундуке.

— Тесно у нас, вот я уж здесь… Сейчас покажу вам разные наброски… вот.

Алексей взял в руки маленькую картинку. Откинутая светлая головка. Полуоткрытые губы, цветной платок соскользнул на плечи. Чарующая девичья улыбка.

— Вот еще.

Юношеская голова, торс гладиатора. Волосы откинуты назад, глаза устремлены в неведомую даль.

Профессор откладывал наброски. Алексея захватывало обаяние этих маленьких картинок. От них веяло чем-то близким, своим, чистым и ясным. Он невольно взглянул на увядшую, старческую руку профессора.

— Маленькие все, места здесь нет… Мольберт и то поставить некуда… Но это только наброски… Потом будет большое полотно, очень большое — «Победа». А сейчас только наброски. Собираю разные типы, и так, по памяти… наших людей. А потом большое полотно, чтобы видно было. «Победа»… Позднее, конечно, можно будет достать и полотно и краски, а то теперь с красками… Вот еще набросок… Я хотел бы, чтобы пели, чтобы видна была песня, понимаете? Чтобы всякий, кто увидит, понял, что поют, не только потому, что рты открыты. В самой картине должен быть ритм… Такой ритм, чтобы был слышен мотив и чтобы не нужно было подписывать, чтобы всякому было ясно, что это означает именно победу — нашу победу, и песня, песня жизни, нашей жизни, которая побеждает… Большое полотно.

Вбежали девочки.

— Дедушка, я выведу щенка, ладно?

— Не нужно, он гулял сегодня. Уже темнеет, посиди лучше дома. И гостья у тебя.

— Так ведь я с гостьей!

— Нет, нет, лучше не надо…

— Ну, мы будем играть с ним в кухне, — решила Ася, и старик обрадовался.

— Очень я беспокоюсь, когда она одна выходит, — сказал он Алексею. — Глупо, разумеется, я понимаю и все-таки беспокоюсь. Такая маленькая, кто-нибудь может толкнуть, упадет, машины ездят…

— Вы сами ее воспитываете?

Старик смущенно улыбнулся.

— А кому же еще? Все работают, с утра до ночи никого дома нет… Приходится вот мне. Так и живем вдвоем. И, знаете, очень хорошо. Девочка умненькая; когда я работаю, она никогда не мешает, знает, что значит писать. И я ей все показываю. Когда ей нравится, я уж знаю: это то, что надо. А если нет — я смотрю и думаю: кто прав? Старый профессор или маленькая девочка? И представьте себе, что чаще оказывается — маленькая девочка!.. Да, да, дети — это очень интересные создания, очень.

И Алексей вдруг увидел в улыбающемся лице старого человека столько детского, что удивился. По-детски смотрели его чистые выцветшие глаза, и сама улыбка, слегка смущенная, тоже была детская.

— Вот тут еще наброски. Это Дуня.

Сходство было разительное. С листа прямо в лицо Алексею смотрели внимательные, спрашивающие глаза девочки.

— А вот, узнаете?

— Конечно, — обрадовался Алексей.

Это была Ася с ее зеленоватыми глазами, со светлыми косичками и даже с пятнышками веснушек на носике.

— Как похожа!

— Правда, похожа? — по-детски радовался профессор.

— А там?

— Это старые вещи. Разные иллюстрации. Я ведь иллюстрировал журнал и, книжки, теперь вот собрал здесь, что удалось. Многое пропало, немцы сожгли. Теперь друзья приносят иногда, что там у кого сохранилось. Приятно иногда взглянуть, вспомнить, как работал над тем, над другим…

— Сколько вам лет, Андрей Федорович? — спросил Алексей.

— Лет? Лет много — семьдесят два года летом стукнуло. Да, семьдесят два.

— И столько еще работаете!

— Отчего же не работать. Есть ради кого работать, есть ради чего работать. Глаза еще ничего, да и руки… Так-то она дрожит, а когда возьму кисть или карандаш, ничего, двигается уверенно. Тесно только, но обещали квартиру. А когда война кончится, может, и мастерская будет.

— Да, да, — машинально подтвердил Алексей.

Профессор только теперь заметил, что в комнате стемнело.

— Я тут болтаю, а уже темно… Сейчас зажжем лампу.

— Если ради меня, то мне уже пора идти. Я и так утомил вас.

— Что вы, Алексей Михайлович, нет, нет, боже упаси! Всегда приятно, когда кто-нибудь заходит. Вы как-нибудь раньше зайдите, я вам покажу, у меня тут еще в сундуке некоторые мои работы. Если вас заинтересуют.

— Разумеется, я хочу посмотреть…

— Ну, так я жду.

— Ася, пойдем.

— Иду, папочка, только посмотри, какой он смешной: съел все галушки и теперь сам, как галушка. Иди посмотри.

Щенок был гладкий и мягонький, как бархатный клубок. Алексей погладил его.

— Ну, до свиданья.

Профессор зажег огарок и проводил их на лестницу.

На лестнице Алексей столкнулся с Тамарой Степановной; он не узнал ее в потемках и только потом осознал, что ему пахнуло в лицо теми же духами, запах которых он почувствовал ночью, когда она приглашала его к себе.

Алексей возвращался домой. Он поднял воротник и ускорил шаги. Дул холодный ветер, на улицах было совершенно темно и безлюдно. Ранний вечер казался глубокой ночью. Людмила сказала, что в этот день она долго будет на собрании, и Ася была одна дома. Алексею хотелось быть там как можно скорее. Еще один переулок, и он уже на своей улице.

— Руки вверх!

Алексей вздрогнул. Окрик был совершенно неожиданным. Он остановился.

— А ну, снимай пальтишко, только без всяких подвохов.

Перед ним выросли две черные тени. Алексей пытался что-либо различить в темноте. «Ах, черт! ни револьвера, ничего… Попался, как идиот».

— Живей, живей, нечего раздумывать, придется попрощаться с пальтишком… Деньжата есть?

— Нет у меня никаких денег, — ответил глухо Алексей. Это была, впрочем, правда.

— Что?

— Говорю, что нет у меня никаких денег.

Ослепительный свет электрического фонаря ударил ему в глаза. Он заморгал. В отблеске, упавшем на одного, Алексей увидел знакомое лицо. Глаза. Запавшие щеки. Ему показалось, что он видит сон.

— Петька! — крикнул он.

— Ну, ну, только без крика… Петька так Петька… Вот встреча… Ты здесь откуда?

Алексей какую-то секунду ловил рассыпавшиеся мысли. Земля словно заколебалась под ногами.

— Чего ты нянчишься? — буркнул второй, которого Алексей едва различал в темноте.

— Тихо, тихо, знакомый встретился, с фронта — понимаешь…

— Раз знакомый, нужно его сплавить.

Слабо сверкнуло дуло револьвера. Петька оттолкнул того, второго.

— Куда лезешь? Я тебе велел шпаер вынимать? Нет? Так не суйся.