Фазиль Искандер - Паром

Ныряю. Скал подводных глыбы,
Знакомый с детства тайный лаз.
У глаз мелькнул какой-то рыбы
Не очень удивленный глаз.

Над сваей ржавой и зеленой
Я гроздья мидий отыскал.
Сдирая до крови ладони,
Срываю мидии со скал.

Но вот, как бы огретый плеткой.
Выныриваю по прямой.
Швыряю раковины в лодку
И отдыхаю за кормой.

Огромный, добрый и соленый.
Из голубых, из теплых вод
Промытым взором освеженный
Мир незахватанный встает.

Глазами жадно обнимите
Добычу мокрую ловца!
Напоминает груда мидий
Окаменевшие сердца.

Но, створки жесткие раздвинув
Прямым охотничьим ножом,
Я, к небу голову закинув.
Глотаю мидии живьем.

Еще останется на ужин,
На летний ужин у крыльца,
В конце концов, не без жемчужин
Окаменевшие сердца.

Откинув ситцевую блузу.
По пояс оголен, черняв.
Мотыжил парень кукурузу.
По телу солнце расплескав.

Он над обрывом шел по круче.
Ломая землю и дробя,
К дубку корявому на случай
Веревкой привязав себя.

Как бы веревке той противясь.
Он двигался за пядью пядь.
Но не могла тугая привязь
Его движения связать.

А пот зернистый и обильный,
Густой, струящийся с трудом,
Он отжимал ладонью пыльной
И стряхивал со лба рывком.

Вцепясь корнями в грунт тяжелый.
Выравниваясь не спеша.
Тянулись к небу новоселы.
Листвою плотною шурша.

…Каким неистовством натуры
Он был от роду наделен.
Чтоб оседлать медвежий, турий,
К чертям сползающий уклон!

Землею мокрою завален.
Упорный, яростный, босой,
В самозабвенье гениален,
Как Леонардо и Толстой.

Он идет травою колкой
От дороги в стороне.
Кверху клювом перепелки
Вздрагивают на ремне.

Ястреб взглядом диковатым
Озирает мир, крича,
С головы его лохматой.
Как с вершины кедрача.

Вот курчавый виноградник,
Вот и домик угловой.
Там веселый палисадник
Убран девичьей рукой.

Он с заминкой свистнул тонко.
Опершись о городьбу,
И на свист его девчонка
Выбегает на тропу.

Легкая, летит, как пчелка.
Бросив книгу на окне,
И на лбу трясется челка.
Современная вполне.

Молода да тонкоброва,
С чайником летит она
Молодого, молодого.
Молодецкого вина.

И почти без передышки,
Зарумянившись лицом,
Поит малого из крышки.
Сполоснув ее винцом.

Парень пьет из этой чаши.
Успевай лишь подносить!
— Хорошо вино, да вяжет…
Чем бы сладким закусить?

Чем бы сладким? — белозубый
Улыбается нахал.
— Чем бы сладким? — глядя в губы.
Он решительно сказал.

Ну а ястреб? Он ревнует.
Птица птицей, да не глуп.
Ястреб хохлится, бунтует,
Бьет кривым крылом о чуб!

Час свидания недолог.
Парень сходит под обрыв.
Ожерелье перепелок
Той девчонке подарив.

Мимо тропок, мелколесьем
Над оврагом запылил.
Держит ястреб равновесье
Плавным взмахом крепких крыл.

Мимо тропок. Мимо! Мимо!
По щетинистой траве
В клубах пыли, в кольцах дыма
Он, как жизнь, проходит мимо
С ястребом на голове!

Голубеет асфальт под ногами.
То ли сумрачно, то ли светло…
Голубеет вода и камень.
На песке голубеет весло.

Настороженный по-оленьи.
Слух мой ловит издалека
Говорок, похожий на пенье.
Шелест платья и стук каблука.

Вот пушистая из тумана
Вылетает стайка подруг.
Может, поздно, а может, рано
Я впервые задумался вдруг.

Я не раз попадал им в сети,
А теперь я грущу невпопад,
Потому что девчонки эти
Не ко мне, а к другим спешат.

Неужели к тебе не проклюнусь.
Никакой не вернусь тропой?
Что с тобой мы наделали, юность.
Что наделали мы с тобой.

Ведь осталась любимая где-то.
Та, которая ждет меня.
Может быть, с позапрошлого лета.
Может быть, со вчерашнего дня.

…Теплоходы дымят на причале.
На вокзале фырчат поезда.
Разлучали нас, разлучали
Обстоятельства, города…

Мы кричали своим: «До свиданья!»
Мы ловили испуганный взгляд.
Чуть заметное губ дрожанье,
И лицо за последнею гранью.
Как деревья, огни и зданья.
Опрокидывалось назад.

Ровно в четыре часа поутру, ровно в четыре часа.
Уши раковин ловят смутные голоса.
Люди, скребясь и рыгая, топают под обрыв.
Взлохмачены, пучеглазы, ладони слюной окропив.
Раскачивают баркасы, выталкивают в залив.

Вчера хоронили товарища, столетнего рыбака.
Земля под ногами, как лодка, покачивалась слегка.
Сам председатель колхоза так помин открывал.
Так открывал поминки, первый подняв бокал:
— Смерть унесла товарища, хоть был он не очень стар.
Двойным уловом, товарищи, ответим на этот удар.

— Двойным и тройным уловом! — грянули рыбаки.
Двойным и тройным уловом! — грохнули сапоги.
А еще он сказал: — Товарищи! — крепче зажав стакан,
— Встань, Сахалиди Христо, встань, Николай Лабан!
Вы, молодняк желторотый, можно сказать, икра,
В море, где нету милиции, драку подняли вчера.
Добычи план забывая, бдительность и устав,
В море подняли драку, рыбий косяк распугав.
Перед лицом покойника и безутешной родни.
Перед лицом товарищей — здесь перед вами они.
Черт подери, клянитесь, что это в последний раз!
Черт подери, иначе… — он кулаком потряс, —
Черт подери, иначе не допущу на баркас.

Перед лицом покойника и безутешной родни
Двое встают и целуются, клятву дают они.
Да. Сахалиди Христо. Да. Николай Лабан.
Клянутся не думать за драку, клянутся думать за план.
Ровно в четыре часа поутру, ровно в четыре часа.
Поворачиваясь, уходят пристань, берег, коса.
Белые вороны моря — чайки, крылами стуча,
С поджатыми красными лапками проносятся мимо, крича.
Пенится, колобродит, в страхе бежит от винта
Вывернутая изнанкой сиреневая вода.
А мы? Мы большими глотками, как огуречный рассол.
Глотаем предутренний ветер, который хмель поборол.
Море, высвежи голову, выслези, вымой взор!

Мерно работает сердце, мерно стучит мотор.
Ноги поджав, как Будда, сидит на руле старик.
Крутая, крепкая шея, зубы, усы, башлык.
Хитрый старик, без улова он не приходит домой.
Не то чтобы приворот-слово — с морем язык другой.
Он понял его коварство, мелей и ветров секрет,
И море, как государство, платит за выслугу лет.
Четверо режутся в карты. Скалят веселые рты.
— Штрафованный, без передыху банку забортной воды!
Чинит один волокушу. Трубка шипит в зубах,
Как деревянная птичка, ходит игличка в руках.
Я с ними. Я тот, кто смеется, и тот, кто сидит на руле,
И тот, кто плетет волокушу, прочно петля к петле.
Я тот, кто играет, смеется, проигрывает, я тот.
Кто чаще других забортную холодную воду пьет.