Евгений Чернов - На узкой лестнице

— Вася, а почему ты был против ребенка?

Теперь началось… Это воспоминание для него было сейчас самое неприятное. Что и говорить, он был неправ, когда сразу предложил Наташе лечь в больницу, а она — молодец — не согласилась. Плакала, но не соглашалась. Тогда ему казалось, что с рождением ребенка он перестанет чувствовать так полно, как сейчас, свою независимость, свою способность в любой момент начать, если потребуется, жизнь заново, и будет он, как трамвай, который идет только по заранее проложенным рельсам.

— Глупости говоришь, — сказал Василий. — Я никогда не был против ребенка, я только высказывал предположение: не преждевременно ли? Квартиру едва получили, да и то одна комната… Впрочем, теперь все это ерунда…

— Но ты был против! Вырастет наш ребенок, как ему в глаза посмотришь?

— Слушай, не используй свое положение, у меня нервы не железные.

— Я не использую. — Наташа теснее придвинулась к нему и затихла.

Уже засыпая, Василий думал: появится ребенок, и все пойдет по-другому — плавно и широко и, главное, полноводно. И еще он подумал: тихо-тихо, еле-еле, а капли на балконе все-таки слышны.

С утра Наташа отложила книги, которые так придирчиво читала накануне, и принялась за уборку. Ее лицо удивило Василия спокойствием и торжественностью, словно она приступила к самому главному делу жизни.

— Ты чего порхаешь, как бабочка? — обеспокоенно спросил Василий.

— Я тебе мешаю?

— Да в общем-то нет, но я на твоем месте все-таки лежал бы. Мало ли чего!

Наташа не ответила. Иногда наступали периоды, когда у нее проявлялась отвратительная способность выпадать из разговора: оттолкнется от какого-нибудь слова и начинает думать о своем. Вначале Василий переживал, бесился, но потом привык.

Одна мысль не давала ему последнее время покоя: вот когда мать была в положении им, Василием, интересно, отец требовал, чтобы она досрочно сходила в больницу? Требовал или нет? Может, требовал? А мать, наверное, как Наташа, плакала первое время по ночам и все-таки настояла на своем. А прояви она слабохарактерность, значит, не было бы его, Василия? Какая несуразная чепуха… Вот была бы глупость…

Василий поглядел на женину карусель, покачал головой, ушел на кухню и высунулся в окно. Да! Знатный прошел ночью дождище. Кусочек асфальта, который всегда был виден внизу, затопила мутная лужа, таз на балконе наполнился до краев, а вот у старушки было вообще что-то непонятное. Старухи всегда такие аккуратистки, такие чистюли — если бы из них действительно песок сыпался, они бы носили совок и щетку, чтобы тут же за собой убирать. А эта — умрешь от смеха — забыла вечером занести в комнату и стул, и коврик, и валенки; елки-палки, даже валенки… Сейчас они стоят набрякшие и напоминают не столько валенки, сколько сапоги из резины толщиною в палец. Ну и бабка… Вот начнет ахать и причитать. Сколько же ей сушить придется это хозяйство? Василий уже хотел было крикнуть Наташу, но она сама ворвалась на кухню, как азиатский смерч.

— Покурил? Давай в комнату. — В руках у нее была тряпка.

— Что за суета, что за надобность… Вот приспичило, — заворчал Василий и тут же забыл про старуху, про ее валенки-сапоги, опять его охватила тревога, потому что он почувствовал несоответствие мелкого дела, выполняемого Наташей, и торжественного, прямо-таки отрешенного от житейской суеты выражения ее лица.

Когда у жены лицо становится отрешенным, к Василию приходят грустные мысли. В последнее время ему все чаще казалось, что Наташа могла быть и получше: помягче, поласковей. Была же она другой! В те недолгие недели их первых свиданий все было чуть-чуть по-иному, проще, что ли, и спокойней… К большой радости, к святому изумлению, что в миллиардной толпе человечества, в бесконечной веренице эпох им выпало повстречать друг друга, добавлялась еще и маленькая радость: они были свободны, ничем не обязаны друг другу, не опутаны житейскими условностями, могли говорить о себе все что угодно, и о том, кого любили, и даже о том, как любили. Те недели и первое время после свадьбы они словно пребывали во хмелю от сознания сохранившейся свободы, от полной душевной раскрепощенности.

А потом, словно невзначай, даже как будто бы и без особого повода, стали сами собой случаться первые легкие щелчки, какие-то упреки…

Он удивился и обиделся, что эту кампанию начала Наташа. А она, в свою очередь, думала, что все начал он, и тоже обиделась.

К тому времени, когда Василий узнал, что у них будет ребенок и тут же предложил Наташе как самый удобный выход — больницу, для нее все было решено, отмерено по семи раз, предугаданы любые слова, которые может, исходя из мужской ограниченности и мужского эгоизма, говорить Василий, и на каждое из них найден убедительный ответ. Наташа не только мечтала о ребенке, она понимала — он необходим. Необходим, как столб в шатровой палатке. Слишком много своих дел появилось у каждого. Еще влюбится Василий в какую-нибудь сотрудницу… Теперь все пошли страшно деловые, даже романтики перековываются в рационалистов. Чтобы долго любить человека, нужно видеть, как он работает, как он живо и находчиво откликается на происходящие вокруг события.

Наташе с каждым днем все настойчивее хотелось знать — не чувствовать, а именно знать, — что Василий постоянно думает о ней. Но она убеждалась по разным мелочам: это не так. Взять последнее время. Она приляжет — он не спешит, как прежде, тут же к ней; он в это время может чистить мундштук, точить столовые ножи, перебирать коллекцию монет, делать все что угодно, чтобы только не подойти к ней, не присесть рядом, не прикоснуться. Наташа считала себя обворованной, тут и получались щелчки.

Василий тоже в долгу не оставался.

А ребенок будет цементировать…

В одну из перебежек из кухни в ванную Наташа задержалась и сказала с удивлением, словно сама себе задала вопрос:

— Старуха под нами зачем-то мягкий стул мыла и валенки…

— Не мыла, — ответил Василий. — Это они с вечера остались.

Василий потрогал ладонью лоб, вздохнул и дал себе слово сегодня же написать товарищу в Горно-Алтайск, извиниться и все прочее; сообщить, что судьба играет человеком, а человек играет на трубе.

Кстати, Наталья окончила музыкальную школу. Трудно сказать, чему их там учили и почему ей не привили особой чувствительности к музыке. Симфонические концерты по телевидению она не слушает, а приемник настраивает на волну «Маяка». В ее исполнении Василий только один раз слышал романс «Я встретил вас», было это в гостях, довольно поздним вечером, и Наташа не играла до тех пор, пока не выключили верхний свет и не поставили по бокам две зажженные свечи. Это было здорово и убивало наповал. Тогда они еще только встречались. Тогда же она под большим секретом сообщила, что хорошо знакома с известным московским композитором. И у них даже что-нибудь и получилось бы, будь композитор чуточку внимательней, а то — эгоист, дальше некуда. Тогда они вместе осудили его: уж эти знаменитые москвичи, так и думают они, что им все дозволено.